Вечером бой прекращался, те, кто оставался жив, не был убит, не истек кровью или не замерз в снегу на морозе, отползал в тыл на обогрев, прием пищи и отдых. Люди набивались во все избы деревень и засыпали мертвецким сном. А утром, на следующий день снова шли в атаку.
Шли по проторенным вчера в глубоком снегу тропинкам, шли по ним, зная, что они хорошо пристрелены немецкими автоматчиками. Шли по ним, потому, что не в силах был двигаться по свежему насту и пробивать себе новую дорогу в глубоком снегу, шли по дороге к смерти. Немцам не нужно было даже прицеливаться, они против каждой такой проторенной тропки устанавливали пулемет, а то и просто стрелков с карабинами. Если упавшие не были сражены пулями насмерть, то остальное доделывал мороз или штурмовая и бомбардировочная авиация врага.
Так Захаров губил гвардию, которая непрерывно атаковала. Во всяком случае, период с 12-го по 22-е января был насыщен настойчивыми, непрерывными, бессмысленными и безрезультатными атаками. Если через шоссе и прорывались единицы, то немцы сравнительно легко их там добивали. Если прорывались подразделения или части, немцы контратаковали вдоль шоссе танками отрезали прорвавшихся и отбивали атаки тех, кто стремился помочь окруженным. Белов пробовал менять планы и время действий, менять участки наступления, но все напрасно. Как только наши части начинали действовать, немцы, используя авиацию и средства наземного наблюдения, быстро определяли место, где наносился главный удар и сосредотачивали там свой подвижной резерв из танков, артиллерии и мотопехоты. Сюда же вызывалась штурмовая и бомбардировочная авиация,
все начиналось сначала, и на наступающих обрушивался целый ад.
Разведчики всех частей корпуса непрерывно искали и уточняли, где же у немцев слабое место в обороне? За период боев по показанию пленных, разведывательных групп корпуса и стрелковых дивизий, лыжных батальонов, еще и еще раз подтверждалось, что оборона немцев на участке с лесными массивами является их слабым местом. И там, где днем немцы упорно обороняли подступы к лесным опушкам там ночью они отводили большую часть сил в населенные пункты, оставляя на шоссе лишь дозорные танки и небольшие подразделения в пунктах обогрева. Окончательно стало ясно, что прорваться через шоссе без средств усиления, можно лишь ночью на лесном участке обороны немцев и нигде больше.
Действия и поступки Захарова становились странными и неоправданно свирепыми. Он по очереди вызывал к телефону командиров полков и дивизий, атаковавших шоссе, и, оскорбляя их самыми отборными ругательствами, кричал: «Не прорвешься сегодня через шоссе - расстреляю, мерзавец!» Он приказал судить и немедленно расстрелять пять человек командиров, бойцы которых не смогли прорваться через шоссе. Среди расстрелянных были: командир 160 кавполка 1-й гв. кавдивизии подполковник Юшин, инструктор по комсомолу политотдела 1-й гв. кавдивизии ст. лейтенант Голиков, командир одного лыжного батальона и еще два командира. Несчастные просили лишь об одном, - не сообщать их семьям о том, что они расстреляны. «Умоляем вас, - говорили они, - не трогайте наши семьи, пусть они думают, что мы погибли в бою».
Трагедия была потрясающая.
На третий день пришло помилование. Но поскольку Захаров отдал приказ о немедленном расстреле помиловали уже мертвых.
Вспоминает Кононенко и такой случай. Вызвал Захаров к телефону командира 2-й гв. кавдивизии полковника Н.С. Осли-ковского и говорит ему: «Если ты сегодня ночью и завтра днем не прорвешься с дивизией через Варшавку, оставь в обойме пистолета один патрон и пустишь себе пулю в лоб, не дожидаясь пока я тебя расстреляю».
Полковник Осликовский слегка заикался, он долго молчал и ответил: «Хо-о-о-ро-ошо, я о-о-ст-т-т-авлю два. О-о-дин се-се-бе, дру-у-гой те-те-бе!» И положил трубку.
Что тут было! Захаров рассвирепел страшно. Вообще он избегал ездить в штабы дивизий и полков: они очень близко располагались к боевым порядкам, а там стреляли, что было небезопасно. Но на сей раз он не выдержал и решил ехать в штаб дивизии Осликовского для расправы.
