В: Вы полагаете, сэр, что это не есть результат поиска? Я спрашиваю, потому что слышал, что вы изучали философию, были связаны с религиозными людьми…
У. Г.: Понимаешь, поиск уводит тебя от себя – у него обратное направление – он не имеет никакого отношения к этому.
В: Это случилось вопреки, а не благодаря ему?
У. Г.:Вопреки – да, именно так. Все, что ты делаешь, не позволяет тому, что уже есть, выразить себя. Вот почему я называю это «твоим естественным состоянием». Ты всегда находишься в этом состоянии. Поиск мешает выразиться посвоему тому, что есть. Поиск всегда имеет неверное направление, так что все, что ты считаешь очень глубоким, все, что ты считаешь священным, представляет собой загрязнение в этом сознании. Вряд ли тебе понравится (смеется) слово «загрязнение», но все, что ты считаешь священным, святым и глубоким, – это загрязнение.
Итак, ты ничего не можешь сделать. Это не в твоих руках. Я не хочу использовать слово «милость», потому что если говоришь «милость», тогда чья милость? Ты не специально избранный индивид; ты получаешь это, не знаю почему.
Если бы это было возможно для меня, я бы мог помочь комуто. Это нечто, чего я не могу дать, потому что у тебя есть это. С чего бы мне давать это тебе? Смешно просить то, что у тебя и так есть.
В: Но я не чувствую этого, а вы чувствуете.
У. Г.:Нет, это не вопрос чувствования этого, это не вопрос знания этого; ты никогда не будешь знать. У тебя нет никакой возможности знать это для себя; оно начинает выражать себя. Нет сознательного… Видишь, я не знаю, как это сказать. Мне никогда не приходила в сознание мысль, что я отличаюсь от когото.
В: Так и было с самого начала, с тех пор как вы стали осознавать себя?
У. Г.: Нет, я не могу этого сказать. Я искал чегото – как любой человек, воспитанный в религиозной атмосфере, – искал чегото, к чемуто стремился. На этот вопрос ответить не просто, потому как мне придется вдаваться во всю предысторию. Может быть, это и предстоит, я не знаю. (смеется)
В: Просто из любопытства, как Начикете, мне интересно узнать, как все это произошло лично с вами, в той степени, насколько вы это осознаете.
У. Г.: Видишь ли, это длинная история; не так все просто.
В: Мы бы хотели услышать ее.
У. Г.: Нет, понимаешь, мне придется рассказывать вам всю свою жизнь – это займет много времени. История моей жизни доходит до определенной точки, а потом прекращается – после этого нет никакой биографии.
У двух биографов, которые заинтересованы в том, чтобы написать мою биографию, два разных подхода. Один говорит, будто то, чем я занимался – садхана (духовная практика), образование, весь мой прошлый опыт, – привело меня к этому. Другого биографа мало интересует мое утверждение о «вопреки», потому что тут не хватает материала, чтобы он смог написать большой том. (смех) В этом они больше заинтересованы. Издателей тоже интересуют эти вещи. Это естественно, потому что вы действуете в сфере, где всегда действуют причинноследственные отношения, – вот почему вам интересно обнаружить причину, как такое случилось. Итак, мы вернулись к тому, с чего начали: нас попрежнему заботит «как».
Моя биография бесполезна: она ни для кого не может быть моделью, потому что твоя биография уникальна. Каждое событие в твоей жизни это нечто уникальное в своем роде. Твои обстоятельства, твое окружение, твой опыт – все отличается. Каждое событие твоей жизни отличается.
В: Я не ищу модели, которую можно было бы дать остальному миру, – я спрашиваю не с этой точки зрения. Мы видим звезду, мы видим солнце, мы видим луну – таким образом; не то чтобы я хотел подражать вам. Это может быть существенно, кто знает? Поэтому я сказал, что я здесь Начикета: я не хочу уходить, не узнав от вас истину.
У. Г.: Тебе нужен Яма Дхармараджа, чтобы он ответил на твои вопросы.
В: Если вы не против, будьте этим Ямой Дхармараджей.
У. Г.: Я не против. Помоги мне. Видишь ли, я беспомощен, я не знаю, с чего начать. Где закончить, я знаю. (смех) Думаю, мне придется рассказать всю историю своей жизни.
В: Мы не прочь послушать.
У. Г.: Она не приходит.
