Вечером, когда в лагере стонали и спали или стонали и не спали, Смок зашел в неосвещенную хижину Вентворта.
— Выслушайте меня, Вентворт, — сказал он. — Вот в этом мешочке у меня золотого песку на тысячу долларов. Я считаюсь в этой стране богачом и могу себе позволить подобную роскошь. Меня, кажется, тоже начинает пробирать. Суньте мне в руку сырую картофелину, и песок — ваш. Получайте!
Смок вздрогнул, когда Эмос Вентворт протянул в темноте руку и схватил золото. Смок услышал, как он рылся под одеялом, и почувствовал, что в руку ему сунули самую настоящую картофелину.
Смок не стал ждать утра. В лагере было двое безнадежно больных, с минуты на минуту они ждали их смерти. Смок и Малыш направились в их хижину. Там они раздавили и растерли в чашке тысячедолларовую картофелину вместе с кожурой и приставшей к ней землей; получилась густая жидкость, и они вливали ее по нескольку капель на прием в жуткие черные дыры, бывшие когда-то ртами. Всю долгую ночь они сменяли друг друга, давая больным по каплям картофельный сок.
К вечеру следующего дня в состоянии обоих больных произошла чудесная, просто невероятная перемена. А когда — через сорок восемь часов — весь картофельный сок вышел, они были уже вне опасности, хотя до полного излечения было еще далеко.
— Слушайте, что я сделаю, — сказал Смок Вентворту. — У меня есть кое-какое имущество в этой стране, и моя расписка ходит здесь как наличные деньги. Я дам вам по пятьсот долларов за картофелину, на общую сумму до пятидесяти тысяч долларов. Это выходит сто картофелин.
— А золотого песку у вас больше нет? — осведомился Вентворт.
— Мы с Малышом наскребли все, что у нас было. Но, говоря откровенно, мы с ним стоим по меньшей мере два миллиона.
— У меня нет картофеля, — сказал наконец Вентворт. — Очень бы я хотел, чтобы он у меня был. Та картофелина, что я вам дал, была единственной. Я берег ее всю зиму на тот случай, если схвачу цингу. Я продал ее только для того, чтобы выбраться из этих краев.
Несмотря на отсутствие картофельного сока, оба больных, к которым было применено «картофельное» лечение, продолжали поправляться. Положение же остальных все ухудшалось. На четвертое утро пришлось хоронить три страшных трупа. Малыш молча выполнил ужасную работу, которую считал хуже всякой пытки, а потом заявил Смоку:
— До сих пор ты все делал по-своему. Теперь мой черед.
Он ринулся прямо в хижину Вентворта. О том, что там происходило, Малыш никогда не распространялся. Когда он вышел из хижины, с его ободранных кулаков сочилась кровь, но зато лицо Вентворта долго носило следы основательного избиения, а голова бессильно свисала набок на полупарализованной шее. Последнее находило свое объяснение в черных и синих отпечатках четырех пальцев на одной стороне его горла и одного сине-черного пятна на другой.
Затем Смок и Малыш вместе вторглись в хижину Вентворта и, вышвырнув его в снег, перевернули в хижине все вверх дном. Лора Сибли лихорадочно помогала им искать.
— Вы-то, положим, ничего не получите, старуха, хотя бы мы нашли целую тонну, — успокоил ее Малыш.
Но их постигло не меньшее разочарование, чем прорицательницу. Они ничего не нашли, хотя изрыли весь пол.
— По-моему, его нужно поджаривать на медленном огне, пока он не заговорит, — предложил Малыш.
Смок неодобрительно покачал головой.
— Это убийство, — продолжал Малыш. — Он убивает этих бедняг так же, как если бы он попросту пробил им черепа.
Прошел еще день, посвященный бдительному наблюдению за каждым движением Вентворта. Несколько раз, когда он с ведром в руках направлялся к ручью, они как бы случайно приближались к его хижине, и он каждый раз бежал обратно, не набрав воды.
— Картофель спрятан в хижине, — сказал Малыш. — Это так же верно, как то, что Вентворт — свинья. Но где? Ведь мы же перетряхнули ее всю. — Он встал и натянул рукавицы. — Я найду картофель, хотя бы мне пришлось снести эту лачугу.
Он взглянул на Смока. Смок сидел с застывшим, отсутствующим взглядом и не слушал его.
— Что с тобой? — гневно спросил Малыш. — Только не говори мне, что ты схватил цингу!
— Стараюсь вспомнить что-то.
