– У вас красивые глаза, – сказал я. – Коралловые губки. И вообще вы прелесть.
– Вы уже теряете голову?
– И заодно – способность соображать, – сказал я. – Никак не могу сообразить, чем привлек ваше внимание.
– Мне же скучно, – напомнила она.
– Аргумент веский. Кто вы?
– Это уже не по правилам, – засмеялась она. Я могу оказаться… ну, хотя бы шведской принцессой.
– Ваше высочество, – сказал я почтительно, – но я-то могу оказаться Синей Бородой или людоедом. Не боитесь?
– Нет. Вы на негодяя не похожи. Я разбираюсь в людях.
Родная, мысленно воззвал я к ней, знала бы ты, какие люди отправлялись в Края Великого Маниту как раз оттого, что переоценили свое умение разбираться в людях…
– Ну, если не похож… – сказал я. – Позволительно ли мне будет, ваше высочество, узнать ваше имя?
– Алиса.
– Адам. Журналист. Буду писать о ваших чудесах и странностях. Меня послали, потому что я страшно люблю загадки.
– Загадки… – протянула она с непонятной интонацией. – Вы давно в городе? Сегодня приехал. Что у вас обычно показывают туристам?
– Я вам покажу Могилу Льва, – сказала Алиса. – Это…
– Я знаю.
– А посмотреть не хотите?
Ситуация сложилась странная. Шла явная игра, мы оба понимали, что идет игра, понимали, что другой это чует… Не это же прекрасно – что началась игра, что на меня кто-то вышел! И я сказал:
– Хочу.
– Тогда идемте, – сказала она.
У нее был мотороллер, старенький, но резвый. Вела она быстро и умело. Мы промчались по ночным улицам пронизанным многоцветием неона, метеориты огненными росчерками проносились над крышами и сгорали, таяли. Казалось, на небе нет уже половины звезд – они осыпались роем осколков, пригоршнями раскаленной пыли.
Город остался позади, за нашими спинами, дорога шла в гору. В луче фары мертвым холодным светом вспыхивали дорожные знаки. По всем канонам жанра дорогу сейчас должна загородить машина с погашенными фарами, и из нее полезут хмурые асоциальные типы с ручными пулеметами наперевес. Эх, если бы…
Вот и памятник. Лев распростерся на вершине горы, уронив косматую голову на правую лапу, а под левой смутно различалась рукоять меча – я знал, что он сломан.
Лет семьсот назад рыцари графа Раймонда Гервенского убили здесь Ралона, бывшего бочара, поднявшего восстание и провозглашенного королем. Одно из стародавних восстаний против злого короля, обманываемого неправедными советниками. Восстание, обреченное на поражение неумолимыми законами развития общества, – о чем его участники, разумеется, и подозревать не могли. Насколько я помнил, все протекало весьма стандартно – король воевал где-то далеко, и восставшие вырезали небольшой гарнизон города, спалили замки наиболее ненавистных окрестных сеньоров и решили, что все кончено. Что касается графа Гервенского, то этот хитрый лис не растерялся и не заперся в замке, сообразив, что людей и припасов у него мало, а к неприступным замкам его Гервен, безусловно, не относится. Посему он торжественно и принародно присягнул королю Ралону, снискал его доверие, был им возведен в герцоги и через неделю удостоился чести сопровождать Ралона в соседний город, примкнувший к восстанию. Двадцать вассалов графа скрытно поехали следом и догнали кортеж на этом самом месте… Настоящий король, испугавшись, срочно заключил невыгодный для себя мир и повернул рыцарскую конницу на восставших. Все кончилось через три дня. И получило неожиданное продолжение через семьсот лет. Так уж случилось, что город не мог похвастаться знаменитыми земляками. Родившиеся в других местах великие люди, равно как и эпохальные исторические события, обошли город стороной. Но отцам города хотелось иметь красивый памятник, который можно показывать туристам, сделать символом вроде Русалочки, Сирены, Медного всадника и Эйфелевой башни. Вот олдермены и не придумали в свое время ничего лучшего, кроме как скопировать знаменитый швейцарский монумент, поставленный сложившим головы за пределами Гельвеции ландскнехтам.
Мы стояли у каменного зверя, накрытые его тенью, и молчали. Удачный повод для глубокомысленных рассуждений о том, что все относительно, а мир наш полон парадоксов – бедняга Ралон, возмутитель спокойствия, спустя столетия после смерти удостоился памятника, а граф Гервенский всего через полгода после убийства им народного короля впутался в заговор недовольной усилием централизованной власти знати – каковую знать миропомазанный король быстренько развесил на воротах фамильных "замков.
