— Молодец. Сдержанная. Я ж знаю: бесишься, что не можешь порвать мне глотку.
Я уткнула взгляд в рыбу, которую уже второй раз за этот день заворачивала в листья и закапывала в горячие уголья. Он пристально оглядел меня с головы до ног и удовлетворенно кивнул:
— Вот такая ты и есть на самом деле. Всю жизнь кого-то играешь.
— Играю. Как и все, — глухо отозвалась я. И тут же испугалась, какая будет у него реакция.
Никакой реакции не последовало. Когда рыба приготовилась, он, как и утром, отдал мне мою долю, наелся сам и молча ушел. Я осталась привязанной к челноку.
Рыжакова не было уже долго. Костер тоскливо угасал. Я время от времени дергала провод. Запястье под ним больно саднило. Узел, которым Рыжаков захлестнул провод на моей руке, был мне незнаком, я не могла с ним справиться одной рукой, равно как и с узлом на другой стороне провода. Мне хотелось освободиться и сбежать. Соотечественники обязательно меня разыщут, хищных зверей здесь не водится, но главное — побегом я сохраню казне 20 миллионов соло. Все государственные заботы — оккупанты, бандиты, лес лимпопо, погибшие люди, уничтоженный флот, предстоящие финансовые затруднения — отодвинулись в сторону, затушевались. Поблекли старческие немощи отца, ремонт в загородном доме и даже Власов. Из тени вышли только 20 миллионов. Они волновали меня сейчас так же, как унижения, экстремальные условия, усталость и отсутствие одежды. Я подбросила в костер оставшиеся ветки, вытянула головешку и стала жечь ею провод. Изоляционный материал едко дымил и плавился. Оголившуюся проволоку я гнула и крутила во все стороны. Взмокла, озлилась. Постоянно прислушивалась — не идет ли мучитель. Вокруг было тихо, только пели мелкие птицы и звенели насекомые. После долгих стараний проволока поломалась. Я осторожно выбралась наружу, огляделась. Увидела наваленные всюду скальные обломки. Идти между ними можно было в нескольких направлениях. Я подобрала ночнушку и побежала вниз по склону. Разнокалиберные обломанные камни больно впивались в босые ноги, я изранила их сразу, через несколько шагов. Я вспомнила сказку о Русалочке и прониклась к бедной девушке сочувствием. Ей тоже было больно ходить. Теперь я поняла, как она мучилась. Отбежала я недалеко, получила слепящий удар по голове и отключилась.
Пришла в себя в пещере. Рыжаков сунул мне под нос мятую жестяную кружку с водой. Я жадно пила воду и мучительно размышляла, какое наказание придумает мне бандит. Он отобрал у меня пустую кружку. Смотрел насмешливо.
— Я обезопасил район, — сообщил он. — Ловушек наставил… Тебя я привязал из спортивного интереса.
Рыжаков расхохотался, и его диковатый хохот долго отдавался в подземных недрах пещеры.
На ужин он принес четырех подбитых птиц, долго возился с добычей, ощипывал и разделывал. До меня время от времени доносился тошнотворный запах от птичьих тушек. Я радовалась, что он не доверил мне эту грязную работу. Сидела не шевелясь, чтобы лишний раз не напоминать ему о своем присутствии. Кроме птиц, он принес фрукты. Я едва сдержалась, чтобы не наброситься на эти фрукты. Готовые тушки он, как обычно, швырнул мне.
Кушать дичь я не стала, наелась фруктов. На сытый желудок меня замутило, видимо, после полученной во время побега травмы. После обеда я стала безнадежно задремывать. Рыжаков прикрыл ладонью приемник — тоненькую ниточку, прикрепленную к левому уху, слушал эфир. Затем несильно пихнул меня ногой:
— Просыпайся, президент. Кончаются твои приключения.
Я с трудом поднялась на гудящие израненные ноги. Каждый шаг причинял невыносимые мучения, ступни кровили, я даже зубами заскрипела, чтобы не завыть от боли. Рыжакова мои мучения только позабавили.
— Сама виновата. Кто тебя на побег подзуживал? Сидела бы на месте, и ноги были бы целы.
Он ничего не сказал про голову, которая после удара камнем немилосердно трещала, а перед глазами до сих пор плавали яркие круги, стоило только повернуться.
До предоставленной Рыжакову канонерской лодки челнок летел восемь часов. Рыжаков любезно разъяснил мне, что канлодка висит на низкой орбите, иначе бы добираться пришлось гораздо дольше. Почти всю дорогу до канонерки я чутко дремала, и даже в полудреме мучилась дурнотой после удара по голове. Приходилось держаться при позывах к рвоте: только этого еще не хватало! Рыжаков пришвартовал челнок, загнав его прямо внутрь канонерки. Я вдруг испугалась, что он прихватит меня с собой, и моментально проснулась. Он протащил меня с собой от челнока до ходовой рубки, не выпуская из рук энергопистолета. В рубке он сразу сунулся к пульту и проверил наличие людей на борту. Аппаратура регистрировала наличие на борту только двух человек — его самого и меня. Больше никого не было. Рыжаков быстро пересчитал банкноты, просто перекидывая упакованные пачки.
