— Наоборот, я немедленно отвечу вам. Я скрыл правду от этой мерзкой женщины, да, мерзкой, но не потому что боялся её сплетен и пересудов, а потому что был потрясён до основания и потому что мне больше хотелось верить в несчастный случай, в случайное падение с моста… Так что моей вины здесь нет…
— Не понимаю, о какой вине может идти речь? Эмилия порвала с вами. Вы… вы упорно преследовали её.
— До какого-то времени! Я очень хорошо помню тот день. Мне всё вдруг надоело, и, как последний негодяй, я решил плюнуть на прошлое, начать новую жизнь. И это как раз в то время, когда она, наверно, больше всего нуждалась во мне… Мать в тюрьме, отец на другом конце света, мерзавцы тычут в неё пальцами: «Внимание, Золушка шествует! В краденых платьях каждая может стать принцессой!» На экзамены в институт она вообще не является, выходит на улицу только за хлебом, нигде не останавливается, ни с кем не разговаривает. Одна, самая одинокая девочка в мире! Никогда не прощу себе!.. К тому же знаете что я ещё сделал? — Парень лихорадочно ловил мой взгляд, наконец-то его прорвало. — Решил начать новую жизнь, так? И тут же пошёл с другой. Открыто, по улицам. Пусть все видят, и она тоже! Пусть не думает, что она единственная, неповторимая, незаменимая!
Глупо и пошло всё это, но я тогда не мог хладнокровно рассуждать. Хотел отомстить, наказать её… И стал нарочно ходить под её окнами с новой…
— Интересно, соседка даже не вспомнила об этом. Существенное упущение.
— Бывает. Главное — Эмилия видела нас! Как минимум два раза.
— Ну и как она восприняла это?
— Никак! Стоит у окна — и ничего. Хоть бы отпрянула, что ли… «Не любит она меня, наплевать ей на то, что я у неё на глазах обнимаю другую девчонку…» А я любил её до сумасшествия, да и до сих пор люблю… Всё остальное самообман.
— Я верю вам.
— А если я признаюсь, что каждый день вижу её живую, вы поверите мне?
— В каком смысле? В переносном или…
— Нет, не в переносном, в прямом! Живую, как мы с вами!
— А почему бы и нет? Я же не случайно подчёркиваю необъяснимое… Сюда я отношу, разумеется с большой долей проблематичности, и отсутствие трупа.
— Вы меня пугаете…
— Ну-ну, а кто первый начал?
— Да, простите. Всё дело в том, что мне просто необходимо как-то выбраться из трясины этих мучений… Да, я почти убеждён, что этого не случилось бы, если бы я оказался более настойчивым и не разыгрывал свои пошлые сцены мести. Будто я не знал… Будто не было у меня миллиона доказательств её особенности, непохожести на других… Значит, надо было проявлять терпение, терпение, терпение — в конце концов она бы поверила, смирилась, и всё пошло бы по-старому. Подумаешь — обиделся, задели меня. И это тогда, когда у неё никого кругом не было, я один остался! Вместо того чтобы, как репей, прицепиться к ней…..
— Что же после этого говорить нам, родственникам? Где мы были? И в первую очередь это животное, дядя её. Я спрашиваю: ты позаботился о девочке? Мнётся, мямлит что-то. Кристина в тюрьму попала, а он, как пришпиленный, в Софии сидит! Какое-то совещание в национальном масштабе, без него оно, видите ли, состояться не может! Потом его хватила желтуха, больницы, исследования — эгоист всегда найдёт себе оправдание. Хорошо ещё, что догадался расклеить некрологи в годовщину смерти девочки. Да, распадаются родственные связи, а ведь они немало помогли нам сохранить себя как нацию при рабстве…
— Что же до некрологов, то это я… Раз уж ничего другого не мог сделать…
— И фотография, и текст?
— Все.
— Ну, вы меня удивили! А я, дурак, прочёл некролог и ещё подумал: дела наши не так уж плохи, если такие сухари, как дядечка, пишут стихи, значит, всё-таки вспомнил о племяннице, растрогался. Меня ввела в заблуждение подпись — «От опечаленных». Кто же, думаю, могут быть эти самые опечаленные?
— Я не подписывал своё имя открыто, так как не хотелось огорчать чемпионку, не хотелось, чтобы друзья стали втихомолку надо мной смеяться, особенно за стихи…
— А почему? Стихи подходящие.
— Хорошие стихи писала Эми.
— Я не знал.
— Ничего удивительного, она всё рвала и выбрасывала. Говорила, что скрывает от матери. По-моему, некоторые её стихи были просто шедевры: такая нежность, такая живопись словом, прямо закроешь глаза — и всё видишь… Жаль, не запомнил я ни одного, а то бы прочёл, чтобы вы тоже поняли.
