Итак, воскресенье.
— Яна? — Олафу в голову приходит идея.
— Минуточку, милый, — Она накрывает на стол.
— Яна, ты когда-нибудь бывала на скачках?
— Конных?
— Да. Давай я быстренько оденусь — и бежим.
— А завтрак?
— Потом. Там можно будет перекусить колбаской. Вот было бы замечательное воскресенье!
— Да, конечно… — Она пытается скрыть своё разочарование, но ясно, что она соглашается только ради него, А ему не надо никаких жертв!
— Ладно, забудем об этом, — Он надевает халат и идёт в ванную комнату.
— Но почему?
— Сегодня нет скачек, они были на прошлой неделе.
Она с облегчением вздыхает, подаёт завтрак. Он входит в комнату, угрюмый, недовольный, в халате. Недоволен он собой, тем, что подражает её манере, которая ему противна. «Сегодня нет скачек»! Лицемерие, ложь ради другого.
— Я приготовила тебе кремовую рубашку и коричневый костюм.
— Но ведь я сажусь за стол дома, а не в интеротеле.
— Делай как тебе хочется.
Яна усаживается рядом. На ней шёлковое платье с большим вырезом. Самолюбие в нём сменяется стыдом. Вёл себя, как невежественный мальчишка. Ну что ему стоило доставить ей удовольствие и сесть за стол прилично одетым? Она так старалась. Он встаёт: «Прости», — выходит в другую комнату и возвращается в бежевой рубашке и коричневых брюках.
Она улыбается непринуждённо, весело. Действительно, не так уж много кадр, чтобы осчастливить её.
— Мне, — говорит Яна, — ничего не нужно, я стараюсь для тебя.
Да, Олаф Люк, в последнее время ты стал что-то слишком часто задумываться. Вообще-то здесь не о чём спорить. Подумаешь — обед, скачки! Посмотри лучше на свою жену, как она очаровательна!
— Если бы ты только знала, чего мне хочется…
— Всё в своё время.
— Сейчас самое время. — Он отодвигает стул, подходит к ней, целует. — Сейчас, Яна, сейчас!
— Как хочешь…
Она покорно расстёгивает платье. Страсть отступает.
— Ладно, мы ляжем в постель вечером, как всегда, около десяти, — говорит он язвительно. — Если у тебя не будет вечернего дежурства.
Она в растерянности.
— Но, Олаф! Моя профессия требует, чтобы у меня был определённый распорядок жизни…
Она водила его на помочах. Каким-то особым, готенбаховским способом!
— Прояви капельку терпения, — продолжает Яна, — Хотя, наверно, ты прав и в личной жизни нельзя строго следовать программе. Просто я так привыкла…
— Ладно, всё будет хорошо.
— Ты меня не совсем правильно понял, когда я сказала, что стараюсь только для тебя… Я лишь имела в виду, что, когда я одна, материальные блага почти не имеют для меня значения.
Слова, слова ради восстановления гармонии. Олафа Люка постоянно мучило понимание того, что Яна не выдержит одиночества. Если он её покинет или обманет, второй раз она не выстоит. Поэтому прежнему Олафу Люку придётся исчезнуть, чтобы возродиться Яниным мужем. Он не хотел делать её несчастной, но хотел иметь право оставаться самим собой.
Однажды вечером, когда Яна была на дежурстве, он посетил Мануэлу. Та перед его носом захлопнула дверь. Пришлось звонить целых пять минут. Мануэла вышла и дала ему пощёчину. Он засмеялся, прижал её к себе, и больше она не сопротивлялась. Когда они проголодались, она сварила суп из полуфабриката в пакетике. Стояла у плиты в нижней рубашке и в фартуке. Олаф пил пиво прямо из бутылки и рассказывал анекдоты, услышанные недавно в парикмахерской. После еды они танцевали под радио.
— У меня сохранилась ещё пластиночка, сказал Люк, — сплошь с милыми сальными шуточками. Хочешь, подарю?
— Мой проигрыватель ни к чёрту не годится, — ответила Мануэла, — а премию дадут только в конце года.
Олаф окинул взглядом просто обставленную комнатушку. Чисто, аккуратно, но никакого комфорта. Вот бы объединить Янин достаток и Мануэлино отношение к жизни!
Позднее, в постели, девушка спросила:
— Почему ты сегодня не остался с ней?
— Я не могу с ней от души смеяться.
Он приходил вновь и вновь. Сначала раз в неделю, потом чаще.
— Разведись, — просила Мануэла. — Хочу жить по-настоящему, вместе.
— Это невозможно. Она без меня пропадёт.
Однажды он пошёл к Мануэле сразу после работы, не заходя домой. Когда на следующее утро заявился к Яне, застал её в кровати. Заплаканная, бледная от бессонной ночи, она не задала ему ни одного вопроса. Только сказала: «О господи! Я думала — ты попал в аварию». — и пошла в ванную. Он ничего не- стал объяснять, а вечером опять её обнимал.
