Последней работой Хёйзинги стал очерк, начало которому положил доклад Человек и культура, подготовленный для выступления в Австрии в мае 1938 г. и непрочитанный из-за вступления туда в марте немецких войск. Написанный по-немецки доклад, провозглашающий нерасторжимость личности и культуры, хотя в той или иной степени влился затем в очерк Затемненный мир, представляет несомненную ценность как выразительное и лаконичное изложение взглядов Хёйзинги на суть обозначенной им проблемы.
Пространный очерк Затемненный мир, написанный Хёйзингой во время войны и законченный к концу 1944 г., незадолго до смерти, непосредственно продолжает тематику Schaduwen [Теней], и само заглавие его – Geschonden wereld (гесхонденверелд) – не случайно фонетически перекликается c In de schaduwen van morgen (ин десхадювенфан морген). Русское заглавие Затемненный мир кажется поэтому достаточно убедительным. Затемненный, не будучи точным переводом слова geschonden [поврежденный], гораздо ближе ему по тону, нисколько не противоречит самой сути метафоры и полностью отвечает содержанию очерка, описывающего мир, который пренебрег светом разума и погрузился в темень варварства, с его доселе неслыханными злодеяниями.
Поврежденный в заглавии звучало бы излишне энергично и напряженно, тогда как в слове затемненный нет безнадежности, затемненность не навсегда, она неминуемо кончится – а ведь именно в этом весь пафос очерка!
Говоря Об исторических жизненных идеалах (1915 г.), Хёйзинга рассматривает их подлинное и мнимое содержание, их роль в прошлой и настоящей истории.
Эссе Проблема Ренессанса (1920 г.) раскрывает многозначность и противоречивость понятия ренессанс, разнообразие его культурных и исторических признаков.
Статья Задачи истории культуры (1929 г.) обобщает теоретические воззрения Хёйзинги на культуру, содержит анализ течений в культурологии этого времени, в частности в вопросах периодизации истории и явлений культуры.
История сама по себе ничему не учит: «Знание истории всегда носит чисто потенциальный характер». При этом «всякая культура, со своей стороны, в качестве предпосылки для существования нуждается в определенной степени погруженности в прошлое». Нужно ли говорить, что в наше время почти повсеместного драматического ощущения утраты культурного и исторического контекста и, как результат, стремления компенсировать этот вакуум новациями «концептуализма» самого разного толка – стоическая и, в сущности, оптимистическая позиция Хёйзинги полна для нас самого высокого смысла.
Йохан Хёйзинга с величайшим достоинством, всей своей жизнью играл взятую им на себя роль в рамках выпавших на его долю пространства и времени. Он был исключительно цельной личностью. Как человек и ученый, он являл собою образец сдержанного и героического благородства, прекрасный образец той культуры, которую сам охарактеризовал следующим образом: «Аристократическая культура не афиширует своих эмоций. В формах выражения она сохраняет трезвость и хладнокровие. Она занимает стоическую позицию. Чтобы стать сильной, она хочет и должна быть строгой и сдержанной – или по крайней мере допускать выражение чувств и эмоций исключительно в стилистически обусловленных формах», – исчерпывающее определение смысла веселого и, в сущности, трогательного термина homo ludens.
Самоотверженная любовь к истине, выдающийся дар историка, художественный талант позволяли Хёйзинге видеть временное и вечное в их подлинном свете, без искажений, вызываемых углом зрения пристрастного наблюдателя. Глубокая вера в непреходящие ценности культуры, закона, морали помогала ему сохранять душевное спокойствие в годы разразившейся мировой катастрофы. Хёйзингу нередко называли культурпессимистом, в одном ряду с такими его духовными собратьями и современниками, как Поль Валери (1871–1945), Томас Стёрнз Элиот (1888–1965), Хосе Ортега-и-Гассет (1883–1955), Томас Манн (1875–1955). Сам же он называл себя оптимистом – в годы, о которых его друг поэт Мартинюс Нейхофф (1894–1953) заметил с горькой иронией, что «пессимизм стал роскошью и более невозможен».
