– Я схожу в туалет Павел Викторович, – вежливо и торопливо отпросился я, сдерживая из последних сил коварный продукт в пределах своего организма.
– Да что ты спрашиваешь? – махнул рукой директор. – Ты, считай, что у себя дома, а дома чего спрашивать? Ну, вылитая сестра моя Маша, тоже такая деликатная. Помню…
Что помнил Павел Викторович, я уже не узнал, и хорошо, что не узнал, если б захотел узнать, то точно б до нужного места не добежал. А вот не узнал и успел. Правильно ведь говорят: меньше знаешь – легче жизнь. Короче, успел я вовремя и так напугал унитаз директора, что тот, наверное, теперь при смыве заикаться всегда будет. Ушел в него весь салат, прихватив с собою коньяк и бесплатный обед из заводской столовой. И так мне стало легко после этого, что заулыбался я до боли на скулах. Гораздо полегче мне стало, чем было всего минуту назад. Только зря мне так показалось, временной была победа над коварным продуктом. Затаился майонез. Притих и вдарил мне по голове, да так крепко, что я не к столу сел, а на мягкое кресло. Что со мною случилось, не знаю, но сознание куда-то улетало. Хотя я и крепился, но тьма застилала мои глаза, а в голове что-то стучало громким набатом. Так плохо мне никогда не было, но показать свою слабость перед директором я не решился из большого уважения и на его вопрос о самочувствии только махнул рукой. Этот взмах унес мои последние силы, и я стал проваливаться в темную бездну, проклиная неведомого мне человека, придумавшего майонез. Эх, знал бы он, какую мне неприятность несет, мешая свою съедобную смесь. Всё, полетел, а может всё-таки еще посопротивляться вдруг навалившейся немощи.
Я несколько раз попытался напрячь до боли мышцы бедер, чтобы прийти в себя, но боли не почувствовал, однако разум мой немножко просветлел.
– Уснул? – услышал я под гулкие удары крови в мутно просветленной дымке, возвращающегося сознания.
– Уснул, я ж ему лошадиную дозу снотворного в коньяк всыпал.
– Вот такие дела Вадик, – рокотал голос директора. – Повезло нам с тобой, что этот дебил не знает структурной схемы управления нашего комбината. Если б знал он, что у нас два директора, то он бы конечно, к генеральному пошел. А не ко мне – к исполнительному. Вот такие дела. Догадываешься, где бы мы с тобой были, кабы он всё что мне, генеральному рассказал? Кабы он знающий-то был? А? Каково? Представляешь?
– А чего было бы? – отозвался недовольный Вадик. – Как бы генеральный нас вычислил? Доказательств ведь никаких, только бред какой-то: диктофон, заказ и прочая мура. Начитался мальчишка дешевых детективов и расфантазировался. Так ведь? Никто бы нас с тобой не вычислил. Ерунда всё это. Зря ты так разнервничался Викторович. Зря. Данная глупость этого не стоит. Так мелкая неприятность, чего из-за неё особо тащиться. Никто бы о нас не догадался.
– Так я же тебя вычисли, а он, директор-то наш генеральный отнюдь меня не дурее. Тебя бы вычислил, а уж ты бы меня в один момент сдал. Верно ведь? Не стал бы таиться?
– А может быть, и не сдал бы? Чего ты сразу так про меня Викторыч? Ведь вместе дело задумали, а ты меня все подозреваешь в чем-то. Обидно даже. Хочешь, верь, хочешь, не верь, а обидно.
– А как же мне тебя дружок не подозревать? Ты за сколько Мутному генерального заказал?
– Как за сколько? За пятьдесят тонн, как договорились. Ты к чему это?
– Ой, ли? Мне этот Андрюшенька другую сумму назвал и или ему в диктофоне том послышалось? Не про пятьдесят вы говорили. Может, врет? Так за сколько? Уж, не за сорок ли?
– Ну, ладно считаться-то. Я решил поторговаться, авось думаю, скину, сколько-нибудь, всё равно бы вместе с тобой всё поделили. Ведь в рыночной экономике живем. А доход бы я не зажал. Не такой я человек. Всё бы наше было Мы же одна команда. Это ж логичней логичного. Пришло бы время, и всё поделили бы. Неужели бы я от тебя, от наставника моего, чего-то таить стал. Ни в жизнь. Просто еще время не пришло обо всём рассказать. А потом при нашем ожидаемом барыше, десять тонн, такая мелочь, что и говорить не хочется. Верно ведь, Павел Викторович?
– Ладно, не егози. Нечего передо мною бисер метать, не свинья я и твою натуру подлейшую давно уж раскусил, хотя признаюсь, что до сегодняшнего дня думал ты попроще. Удивил ты меня чуточку, только об этом потом. Чего с этим-то делать будем? Его ведь теперь никак нельзя отпускать. Теперь мы с ним повязаны туго – он на свободе, а мы в тюрьме. Ты с Балаболом-то как разобрался?
