– Ты, это Смятка, кончай на чужих баб глаза пялить, а то Симке накапаю про твои стриптизные видения. Ух, и устроит она тебе тогда ночь блудной любви без взаимности.
– Ты чего, ты чего, старый хрыч, – мгновенно всполошился Смяткин. – Какие такие видения? Чего ты на меня поклепы возводишь? Что уж теперь и в окно нельзя посмотреть? Всё мысли какие-то у всех странные. У тебя у самого одни только бабы на уме, вот потому ты на других баллоны катишь, старый хрыч. И вообще чего вам у станка надо? Здесь посторонним нельзя стоять, завгар ругаться будет. Давайте, давайте. Уходите, здесь по технике безопасности стоять не положено. Инструкция у меня. Проваливайте, короче говоря, туда, откуда явились. Давайте, нечего тут…
– Болт нам выточи, – опять же строго прекратил прения токаря дядя Боря и сунул ему в руку ржавый образец. – Как выточишь, так мы сразу и уйдем, нам здесь прохлаждаться некогда, вон Андрюхина машина в ремонте стоит, а он парень пока ещё работящий.
– Не могу выточить, – радостно выдохнул Смяткин. – Шестигранника нет. А я уж завгару вторую неделю про шестигранник твержу, только он все время от ответа уходит. Вот раньше…
Далее Смяткин, не отрываясь от нагретой его телом задней бабки токарного станка, поведал нам об огромных запасах шестигранника и других расходных материалов на птицефабрике, о душевных завгарах и вере в завтрашний день во времена Советской власти, практически у всего народа. Потом он заверил нас в продажности Государственной Думы, развале сельского хозяйства и спросил, за кого мы голосовали на последних выборах. Вопрос мы его, конечно, проигнорировали, но пришлось пообещать. Выдав очередной вексель, я для себя решил, что попрошу у Пашки пол ящика дорогого коньяка заменить дешевой водкой, которую пущу на оплату долгов. Балабол такой замене, конечно, будет рад и, наверное, ещё больше меня зауважает. Почему я подумал про уважение к себе, не знаю, но подумал с удовольствием. Болт мы получили ещё горячим перед самым обедом и потому вместе с ним прошли в столовую фабрики, где сытно откушали жареной яичницы с киселем. После еды мы покурили в тесном кругу ремонтного персонала, и я робко предложил пойти поставить свежий болт в нужное место, чтобы окончательно завершить ремонт, однако дядя Боря выдал мне другой распорядок дня:
– Сейчас пойдем в Красный уголок на собрание акционеров. Там какие-то весторы приехали насчет акций говорить. Пойдем, послушаем. Сейчас весь народ туда двинет. Пойдем побыстрее, может места сидячие застанем.
– Да, я не акционер, – попытался отбодаться я от собрания. – Не люблю я вообще этих сборищ. Чего там время зря терять?
– Я тоже, – ободрил меня дядя Боря. – И свои акции еще три года назад директору продал, после того, как в милицию на пятнадцать суток залетел, а послушать все равно надо, вдруг чего дельного скажут. Интересно же. Когда ещё с интересными людьми пообщаешься? Я тебе из своей жизни скажу, бывает, такое скажут, что ни в одной газете не прочтешь. Пойдем, не пожалеешь. Может, про зарплату чего пообещают.
Красный уголок практически был набит до отказа. Все сидячие места были уже заняты, и нам пришлось присутствовать стоя, подперев плечом диаграмму повышения яйценоскости за какую-то удачную пятилетку. За столом, покрытым слегка выгоревшей красной материей, лицом к народу сидел директор и три незнакомых молодых человека с внешностью мало внушающей доверие, но располагающие к смиренному уважению. Молодые люди иногда переглядывались между собой и бросали любопытные взоры на мнущийся перед ними коллектив, который взглядов этих дичился, и больше всё интересовался дефектами потолка и полового покрытия.
Собрание открыл директор:
– Так товарищи. Начнем собрание наше. Повестка дня у нас сегодня одна. К нам вот тут товарищи из столицы подъехали с предложением о взаимовыгодном сотрудничестве. Мне они свои мысли рассказали, и я их одобрил, но думаю вам тоже послушать бы их надо. Вы вот послушайте, посмотрите, кто-то подумать может, а кто-то, как хочет. Ну, в общем, слушайте их, но помните нам здесь ещё долго жить и решайте, как вам скажут. Ну, в общем, слушайте и глядите, как сами знаете. Вот такие дела у нас теперь с вами.
