- Стреляй, контра, - сказал он спокойно. - Стреляй! Все равно тебя кончут наши, и всех вас кончут. Товарищ Ленин сказал: "Вся власть Советам", - так и будет!
Семка пристально посмотрел на него, вложил маузер в кобуру и подъехал к дереву:
- Так ты червонный?
- А ты думал! - исподлобья глянул Клешков. - Дальше что?
Семка вырвал шашку и ловко перерубил аркан.
- Слухай, - сказал он, - там у вас служил один якись-то чудной хлопец. В таких навроде сапогах, но тильки воны сами расстегиваются по краям.
- В кругах? - спросил удивленный всем этим разговором Клешков. - То мой дружок, Володя Гуляев. Он у нас один в таких ходит.
- Дружок твой, говоришь? - Семка подъехал вплотную.
- Дружок - так что?
- Гарный парнюга. Агитировал он меня когда-то на германском фронте за червонных. Ось ты ему передай, шо Семка, хучь он и за всемирную анархию, а долги платить умеет, передашь? Уважаю я его, передашь?
- Ну, передам, - сказал окончательно изумленный Клешков. - А как я передам?
- Сумеешь, - сказал Семка, наклоняясь с коня и сдергивая с него путы. - Шлепай отсюдова, пока цел! И благодари Сему.
Санька растерянно помялся, все еще не веря в свое спасение, потом спросил:
- Может, и ты со мной? Я скажу, тебя не тронут.
- Немае смыслу, - сказал Семка, отъезжая. - Грехов на мне много. Прощай!
- Прощай! - Санька долго слушал затихающий в чаще мах Семкиного коня.
Гуляев ехал по городу. Чадили пожарища, повсюду: у завалинок, у плетней, посреди мостовой - были трупы. У исполкома стоял Бубнич в кожанке и кожаной фуражке, отдавал приказы. Одна рука была у него на перевязи. Гуляев подъехал.
- Жив? - спросил Бубнич. - Это хорошо. Молодцом себя вел.
Гуляев слез с лошади, стал рядом. От Румянцевской, окружая высокую мажару, шагом ехали несколько всадников. На мажаре пласталось тело. По белой папахе узнали Сякина. Двадцать всадников - все, что осталось от эскадрона, - проехали в скорбном и торжественном молчании. Отзвенели булыжник и гильзы под подковами...
- Иди-ка, браток, отоспись, - сказал Гуляеву Бубнич, - да возвращайся. Дел у нас невпроворот.
- Про Клешкова ничего не слышно?
- Про Клешкова? - Бубнич помедлил, потом прямо взглянул ему в глаза: - Ничего!
- Пойду, - сказал Гуляев.
А куда было идти? И он побрел куда глаза глядят.
Оказывается, они глядели в прошлое, потому что минут через пятнадцать, когда очнулся от разных осадивших его внезапно мыслей, он уже перелезал через скошенную изгородь полуэктовского сада. Как-никак, здесь был и его дом.
Он вошел внутрь, открыл дверь в гостиную - там никого не было, прошел по комнатам. В них было пусто. Ему показалось, что за одной дверью кто-то разговаривает. Он остановился. Здесь была спальня хозяев, ему туда не было доступа. Все-таки он открыл дверь. И остановился на пороге.
На высокой кровати лежал человек. Он повернул к Гуляеву перебинтованную голову. На изжелта-худом щетинистом лице горячечно жили глаза.
- А, - сказал, не удивляясь, Яковлев, - уже и чека.
Гуляев подошел, придвинул табурет, сел.
- Я все думаю, - еще больше бледнея и торопясь, заговорил Яковлев, может быть, правильно, что вы победили? Может быть, так и нужно, а?
- А вы сомневались?
- Видите ли, - сказал Яковлев, закрывая глаза, - я не сомневался. Я знал, что вы сильнее.
- Скажите - этим уже никому не повредишь, - зачем вы подожгли склады?
- Склады? - усмехнулся Яковлев, и на секунду его восковое лицо чуть оживилось. - Политика, политика, сударь! Вызывали недовольство обывателя.
- Мы так это и поняли.
- Понять было нетрудно, а вот предупредить вы не смогли. Ума не хватило, - он захохотал, ехидно скашивая глаза на Гуляева, но тут же закашлялся и замолк. - А ведь могли кое-что понять. Мы почти с открытым забралом выходили. Послали шпану очистить склад кооперации. Были бы вы поумнее - спохватились.
- А собственно, зачем вам был нужен склад кооперации?
- Отвлекали внимание... Кроме того, к тому времени мы еще не были уверены, что выйдет с хлебными складами. Но потом все продумали - вышло, он опять засмеялся. - Чистая психология. Учитесь, господа большевички... Знаешь, как удалось их поджечь?
