Что касается Майкла Сейерса, то он оказался в этой компании почти случайно, через каких-то общих знакомых. Сейерс только что побывал со студенческой драматической труппой в СССР и восхищался грандиозными советскими планами. К тому же он был влюблен в некую юную москвичку (скорее всего, сотрудницу спецслужб). И вообще Сейерс был любителем прекрасного пола. У него было уже какое-то жилье в другом месте, и дополнительная комната потребовалась ему для того, чтобы приводить туда подружек. Однако с обоими соседями Блэр не ужился. Они считали своего старшего товарища старомодным, так как тот в качестве образцов художественного творчества называл Диккенса и Киплинга, а не современных авторов, популярность которых улетучивалась так же мгновенно, как и возникала. Общее жилье почти сразу превратилось в коммунальную квартиру, между жильцами которой то и дело возникали мелкие дрязги.
Напряженность в отношениях усилилась, когда Хеппенстол перестал вносить арендную плату, и Блэру пришлось рассчитываться с хозяевами из своего кармана. Кроме того, однажды Хеппенстол явился домой среди ночи совершенно пьяный и устроил такой шум, что Эрик вынужден был его утихомиривать, пару раз стукнув и заперев в комнате. На шум сбежались соседи, и лишь с большим трудом, правда без помощи полиции, удалось прекратить безобразие>>{286}. После этой истории Хеппенстол был выдворен из дома. Вслед за этим произошло расставание с Сейерсом. Через несколько лет, впрочем, с Хеппенстолом, который с возрастом несколько остепенился, отношения восстановились. Оруэлл сотрудничал с ним на Би-би-си во время Второй мировой войны.
В результате всех этих не очень приятных перипетий Эрик Блэр стал единственным съемщиком довольно большой квартиры, куда теперь спокойно, без предварительной договоренности о том, чтобы соседи покинули жилье, могла приходить Эйлин. Это была хоть какая-то компенсация за высокую арендную плату. Но долго платить немалые деньги за лондонскую квартиру Блэр не был в состоянии, тем более что он собирался жениться и ему необходимо было содержать семью. Последовал очередной переезд — из душного и грязного, заполненного людскими толпами Лондона в сельскую местность, о которой Блэр только мечтал: в поселок Воллингтон в графстве Хартфордшир, рекомендованный знакомыми. Удалось найти жилье за баснословно низкую цену — всего два фунта в месяц. Раньше в доме находился магазин бытовых товаров — единственный в поселке, где жили всего 34 семьи, имелись две пивные и церковь, но уже больше года магазин был закрыт. Низкая арендная плата была установлена собственником дома мистером Дирманом с условием, что постояльцы хотя бы на несколько часов в день будут открывать магазин, о чем умоляли местные жители.
Переезд состоялся 2 апреля 1936 года. У новых жильцов появился простой адрес: «Магазин, Воллингтон». Именно так теперь Оруэлл во всех письмах обозначал свое местожительство. Было введено расписание, подобное тому, которого он придерживался, когда работал в книжном магазине. С утра, на свежую голову, он сидел за письменным столом, а во второй половине дня занимался торговыми и другими хозяйственными делами при самом активном участии Эйлин, проявившей недюжинную коммерческую хватку. Оба наслаждались жизнью на природе, рядом с небольшим прудом и неподалеку от холмистого леска.
В Воллингтоне Оруэллу особенно хорошо писалось. Здесь были созданы его известные произведения, в том числе воспоминания об испанской гражданской войне и «Скотный двор»>>{287}. Правда, привыкшим к благам цивилизации людям жить в Воллингтоне было нелегко: в доме не было электричества и уборной; колонка с водой находилась неподалеку, дом отапливали при помощи газовых баллонов, для освещения пользовались газовыми лампами. Товары в магазин привозили поставщики, но чуть ли не каждый день Эрику приходилось на велосипеде отправляться в городок Болдок, примерно в пяти километрах от Воллингтона, докупать необходимое.
Чуть позже, когда Эрик и Эйлин обустроили, как они полагали, свою жизнь в сельской Англии, они стали приглашать знакомых. Впечатления лондонцев были ужасными, особенно учитывая, что возвратиться в тот же день было невозможно и приходилось оставаться ночевать в единственной в доме комнате для гостей. Лидия Джонсон через много лет с содроганием рассказывала: «Несмотря на то, что я очень любила компанию Эйлин и Эрика, выходные дни в коттедже были в определенном смысле тестом на выживание… Я не выношу, когда в комнате холодно, а в большой спальне наверху было холодно, как в ящике со льдом, даже в июньскую ночь. Между потолком и крышей птицы свили гнезда, и хотя их пение было прекрасным по утрам, ночью они иногда топтались и дрались, как армия демонов. “Люди думают, что это крысы”, — говорил мне Эрик с характерной усмешкой, которая появлялась у него, когда ему нравилось чувствовать себя чуть-чуть садистом, и он ожидал, что вы испугаетесь и будете шокированы»
