Псевдоним, однако, закрепился, оставшись с Эриком Блэром на всю жизнь. По словам британских биографов Оруэлла, это действительно было «новое начало», «воображаемая идентификация» личности, по существу начинающей существование>>{204}.
Когда Блэр, ставший Оруэллом, на Рождество 1932 года приехал в Саутволд, его ожидал подарок — посылка с авторскими экземплярами еще не поступившей в продажу книги. Он немедленно раздарил их родным и знакомым, поставив подпись: «Эрик Блэр». Позже на презентациях своих книг и в личной переписке он всегда использовал имя Блэр. На это, однако, обращали мало внимания. С выходом книги о «фунтах лиха» эпоха Эрика Блэра закончилась, появился новый автор — Джордж Оруэлл. Датой рождения нового писателя было 8 января 1933 года. В этот день его первая книга вышла в свет.
Книга состояла из двух частей, посвященных соответственно парижским и лондонским мытарствам. Написана она была просто, без какого-либо теоретизирования. Читатель с первых строк погружался в быт парижской нищеты. После сцены перебранки на улице дю Кокдор, которой открывался текст, следовало краткое обобщение: «Не то чтобы ничего другого тут не случалось, но утро редко проходило без таких взрывов. Атмосфера вечных скандалов, заунывного речитатива лоточников, визга детей, гоняющих ошметок апельсиновой корки по булыжнику, ночного шумного пения и едкой вони мусорных баков».
Книга была проникнута сочувствием к беднякам, но в то же время чувствовался едва уловимый оттенок ехидства. Автор умело сочетал изображение страданий обитателей городского дна и умение взирать на собственные (точнее, своего лирического героя) беды, ибо это был не чистый репортаж, а художественная публицистика с элементами вымысла и английского черного юмора.
Среди соседей главного героя были не только парижские бедняки. Рассказывалось, например, о молодом англичанине, по полгода жившем с родителями в спокойном лондонском районе Патни и во Франции. «Французский свой сезон он проводил, каждодневно выпивая четыре литра вина, по субботам — шесть литров… Существо нежное и кроткое, Р. никогда не буянил, не ворчал и ни на миг не трезвел. До середины дня лежал в постели, а затем до полуночи сидел в любимом уголке бистро, тихо и методично набираясь. Накачавшись, тоненьким деликатным голосом вел беседы об антикварной мебели».
Оруэлл видел в персонажах самые различные качества: и стремление выбиться в люди, и гордость в сочетании с сугубо критическим взглядом на весь окружающий мир, и зависть, и желание доставить неприятности ближнему; в общем, перед читателем представал целый микрокосмос.
Эпиграфом стали слова поэта XIV века Джефри Чосера, которого считают отцом английской поэзии: «О злейший яд, докучливая бедность!» В первой части рассказывалось о жизни автора в Париже, причем вымышленные эпизоды допускались лишь в редких случаях. Например, повествуя, как его обокрали, Оруэлл приписывает преступление некоему итальянскому музыканту, а не проститутке, которую сам привел в дом.
Оруэлл описал трагикомические ситуации поиска работы, в основном завершавшиеся провалами. Спутником главного героя в этих поисках был упоминавшийся выше белоэмигрант Борис. Сдержанно, но образно говорится о рутинной жизни парижской бедноты, изнурительной физической работе, бездумном отдыхе, обильном поглощении крепких напитков, позволявшем хотя бы на время отвлечься от жизненной прозы.
Важный мотив — превращение большой части трудовых низов в людей бесчувственных, слабо реагирующих на трагедии, если они не касались лично их. Так, несколькими предложениями описано убийство, произошедшее ночью под самыми окнами комнаты, где жил автор. «Но что меня теперь, оглядываясь назад, поражает, это то, что спустя три минуты я лёг и заснул, так же как остальные с нашей улицы, которые выглянули, убедились, что человека прикончили, и сразу обратно в постель. Могли ли мы, люди рабочие, из-за убийства позабыть тревогу о драгоценных, даром уходящих минутах, когда можно спать?»
Много внимания уделялось психологии нищенства. Величайшим спасительным свойством бедности автор называет исчезновение будущего: «В определенном смысле, действительно, чем меньше денег, тем меньше тревог. Единственная сотня франков повергает в отчаянное малодушие; единственные три франка не нарушают общей апатии: сегодня три франка тебя прокормят, а завтра — это слишком далеко».
