Коле было до слёз обидно, что он не доставил донесение, но за главное он был спокоен — враги уже не узнают партизанскую тайну.
— С кем живёшь, малец? — с трудом скрывая разочарование, спросил начальник. Он изо всех сил хотел казаться добрым, даже улыбнулся, но лицо его стало ещё багровее и угрюмее.
— Один…
— Давно один?
— Считай, полгода. Как дедушка умер…
— Ну, лады… Переночуешь здесь. А утром мы все твои побасёнки проверим. Гляди, если сбрехал…
Утром Колю отпустили. Возвращался он домой, а из головы не шла мысль — что это начальник полиции такой приветливый стал, когда отпускал — даже кусок хлеба с салом на дорогу дал. Никак не мог понять этого Коля. Не похоже это на него, ведь люди одного взгляда его боятся. Но так и не разгадал Коля эту загадку.
Дома было холодно, как в леднике. Дрова никак не хотели разгораться. Коля дул на них, даже в глазах красно стало, но печку так и не удалось растопить. Последние две спички, которые он бережно хранил завёрнутыми в тряпицу, сгорели без пользы. «Пойду к соседям, возьму у них уголёк и разожгу», — решил Коля. Но прежде чем выйти из хаты, выглянул осторожно из окна. И заметил полицая в шинели, прятавшегося за сараем. «Ага, так вот оно в чём дело! — догадался Коля. — Хотят выследить, куда я пойду и с кем встречусь!»
Из дома он выбрался через окно, которое выходило на огород, потом кустами да буераками кинулся в лес.
В отряде Колю Любичева сначала определили развозчиком продуктов по отрядам, а чуть позже, после выхода из окружения в злынковских лесах, перевели во взвод боепитания. Взводом командовал Анатолий Сергеевич Киселёв, человек мужественный и добрый. Это он первым подал мысль, когда каратели стали преследовать соединение Фёдорова, отправить всех подростков на Большую землю. В число их попал и Коля Любичев. Как ни просился Коля, как ни доказывал, что у него ещё не сведены свои счёты с фашистами, командир был неумолим.
Но не улетел в тыл Любичев. Посидев два дня на партизанском аэродроме, сбежал в отряд. И прямиком к начальнику штаба Рванову.
— Разрешите остаться, товарищ начальник штаба, — обратился он.
— Почему?
— Хочу участвовать в окончательном разгроме немецко-фашистских захватчиков! — бодро выпалил Любичев. Потом добавил просительно:
— Поймите, не могу я учиться в такое время…
— Ладно, иди. Доложи Киселёву, что я разрешил остаться!
Из Крюковки, районного центра Черниговской области, в соединение А. Ф. Фёдорова пробрался связной. Его сообщение потрясло даже бывалых партизан: в тюрьме каратели держат около девяноста арестованных, им грозит казнь. На минувшей неделе более ста советских граждан было расстреляно «за связь с партизанами», как значилось в приказе коменданта. Жизнь остальных заключённых находилась в смертельной опасности. Среди арестованных немало семей партизан, были там жена и дети командира взвода Феодосия Ступака, бывшего председателя Тихоновичского колхоза.
В Крюковке фашисты и их помощники чувствовали себя в безопасности. Крупный гарнизон был вооружён до зубов.
— Именно потому, что фашисты чувствуют себя спокойно, мы и разгромим их, — закончил доклад о предстоящей операции на совещании командиров Фёдоров. — Мы должны доказать фашистам, что им не удастся безнаказанно издеваться над советскими людьми!
Городок ещё спал, когда первые партизаны проникли на его улицы. Разведка снимала часовых и ликвидировала патрули. Однако напасть на тюрьму внезапно не удалось: фашисты уже несколько дней несли усиленную охрану важных объектов. Жаркая схватка разгорелась у комендатуры. На железнодорожном вокзале партизанам пришлось выбивать полицаев едва ли не из-под каждого вагона да из огневых точек, оборудованных по всем правилам военного искусства.
И Коля Любичев был среди тех, кто пробивался к городской тюрьме. Фашисты, засевшие в каменном здании тюрьмы, встретили наступавших пулемётным огнём. Партизаны начинали атаку за атакой, но каждый раз откатывались назад.
— Гранату! Противотанковую гранату! — вскричал Ступак.
Отчаянный смельчак, командир взвода Ступак подобрался почти к самому пулемётному гнезду, откуда гитлеровцы поливали свинцом партизан. Но без гранаты врага не осилить. А пройти к Ступаку было невозможно: один партизан, попытавшийся было подползти, лежал мёртвый, а второй — раненый — стонал за невысоким забором.
