Задержались ребята возле большого кувшина, расписанного цветами. По бокам у него торчали круглые ручки, а горло узкое, как у гуся.
— Зачем такой горшок?
— Как зачем? Пить.
— Чего пить?
— Воду.
— Тю, столько разве выпьешь: живот лопнет.
— У буржуев не лопнет, — сказал Пашка, — у буржуев животы вот какие, — и Пашка широко развел руки.
Забрели ребята в какую-то темную комнату и с величайшим недоумением рассматривали круглую белую посудину, над которой висел на стене такой же белый ящик с длинной цепочкой и ручкой на конце.
— Чегой-то? — шепотом спросил Володька.
Ребята молчали. Никто не знал, зачем здесь эта посудина. Но вот кто-то потянул за цепочку, и вода с шумом полилась в чашу. Тогда Пашка почему-то замялся и сказал:
— Пошли отсюда, нечего тут делать.
Дни поздней осени коротки, и вот уже завечерело. Ни Пашка, ни его преданные воины не заметили, как за окнами постепенно темнело. Ребята ходили по беломраморным лестницам степного дворца, по его голубым, золотистым и красным залам, где на окнах висели бархатные портьеры, а на полу постланы ковры. Ребят поразила незнакомая жизнь, и порой им казалось, что они очутились в сказке.
Пашка, очарованный красотой картин и статуй, мебели и ковров, совсем забыл, что пришел сюда с огнем и мечом, пришел карать и наказывать, заставить буржуев стать перед ним на колени. А буржуи попрятались под кроватями, выглядывая оттуда испуганными глазенками. Пашке уже не хотелось, чтобы перед ним становились на колени, он уже насытился победой. И когда Колька Штейгер, проходя мимо двери, за которой спрятались буржуйчики, забарабанил в нее кулаком, Пашка сказал:
— Не трогай, нехай сидят. И так набрались страху, гляди, пора штаны стирать.
А в это время в комнате плохо понимавшие по-русски дети горько плакали, сгрудившись вокруг Мадмазель Таранки. Кто был посмелее, тот на цыпочках подкрадывался к двери и подглядывал в замочную скважину, стараясь понять, что делают грозные завоеватели. Но те уже ничего не разбивали, просто ходили по коридорам, тихо переговариваясь.
Когда стемнело, с крыши по пожарной лестнице спустился Пашкин часовой и доложил, что со стороны села через овраг движутся к дому какие-то люди с топорами и на бричках, запряженных лошадьми. Часовой добавил, что он заметил этих людей еще перед сумерками, и ему показалось подозрительным, что они прятались в балке, о чем-то сговаривались и указывали пальцами на помещичий дом.
Часовой рапортовал Пашке в коридоре, где лежал на полу и уже, наверно, отдохнул хорошенько, а может, и соснул часок-другой поверженный генерал. Пашка обратил внимание, что тот, услышав тревожное сообщение часового, стал бурно обнаруживать признаки жизни: мычал, мотал головой и вращал белками глаз, давая понять, что хочет что-то сказать.
Пашка велел развязать генерала, и, когда ребята освободили деду затекшие руки и вынули изо рта кляп, старик, заикаясь и картавя, сказал, что нужно поскорее закрыть двери и окна, что это наверняка едут сельские кулаки грабить имение — они уже не первый раз пытаются это сделать и являются к дому по ночам, пугая детей и грозя расправой старику и воспитательнице. Главарем у них какой-то Микола Чирва, лютый человек.
Некоторое время Пашка молчал, озадаченный словами старика. Потом вспомнил, как брат Петр рассказывал, что кулаки нередко опустошали отобранные у богачей дома, убивая тех, кто охранял добро.
Пашка, а за ним Володька Дед мигом влезли на чердак и, увидев деревенские брички в балке, поняли, что старик был прав.
Бандиты приближались к дому.
Когда ребята спустились вниз, старик уже запер на крючки все двери в доме, закрыл ставни в окнах. Но Пашка понимал: окна без стекол, хотя и со ставнями, — плохая защита. Он приказал забросать окна подушками и матрацами, завалить мебелью. Закипела работа, и едва успели подпереть ставни стульями, загромоздить подоконники коврами, одеялами и матрацами, как во дворе послышались чужие голоса, топот ног и в дверь грубо постучали.
Пашка притаился за дверью рядом со стариком, который принес свое ружье и передал Пашке. На стук никто не отзывался. В дверь загрохотали громче.
