Неужели ты не понимаешь, что мы опоздали на поезд и поэтому не успеем к самолету, спросила она.
Я заболел, ответил я шепотом.
Нам надо возвращаться, сказала Джесси, причем как можно скорее.
Пойдем-ка туда, откуда ты притащила гамбургер, предложил Шерша.
Да, пожалуйста, взмолился я.
Мы пошли к подземному переходу. Я слышал, как босые ноги Джесси шлепают по мостовой, я слышал, как она что-то бормочет себе под нос.
Вы что-то не врубаетесь, сказала она наконец.
Голос ее внезапно зазвучал глубже, чем обычно. Спокойнее. И старше.
Нам надо как можно скорее попасть в Вену, объяснила она, иначе у нас будут сумасшедшие неприятности. У всех троих. Понимаете?
Мы нырнули в подземный переход, стены здесь были такими грязными, что дилетантские граффити были на них едва различимы. Обогнули парк и сразу же подошли к освещенному изнутри стеклянному павильону, в котором Джесси, по ее словам, купила гамбургер. Я немедленно устремился в туалет и успел буквально в последнее мгновенье. Здесь даже имелась туалетная бумага. Я чуть не прослезился.
Когда я вернулся, они уже сидели за столиком и перед Джесси лежал черный пластмассовый ящик, который я в первый момент принял за «горное солнце» — настольную лампу для загара. У моей матери имелась такая штуковина. Но тут я заметил спиралевидный шнур, идущий из ящика к уху Джесси и заканчивающийся там самой обыкновенной телефонной трубкой.
Белые волки, сказала она в трубку.
И принялась слушать. На столике возле моего места оказались салат, два тоста и стакан молока. Я был тронут. Хотя молоко — последнее, чем нужно лечить понос.
Поездом, сказала Джесси.
У меня застряло в горле кукурузное зерно.
Ты шутишь, закашлявшись, взмолился я.
Отнюдь, сказала она. Пересадка в Милане, дальше — поездом до Парижа.
ПАРИЖА??? Это же чудовищный крюк!
Джесси пожала плечами.
Приказы не обсуждают, сказала она.
И на сколько это затянется, спросил Шерша.
Выезд в семь утра, прибытие в Вену после полуночи.
Я не доживу, сказал я.
Да брось ты, сказал Шерша.
Похоже, он преодолел кризис. Съел три-четыре бургера с разной начинкой, жареную картошку. Попивал кофе и выглядел молодцом. В отличие от меня, он полдня проспал на пассажирском сиденье. А я тринадцать часов провел за рулем и еще два часа пребывал в уверенности, что из-за украденной машины меня самое меньшее изобьют до полусмерти, причем прямо на привокзальной площади в Бари. Джесси отнесла радиотелефон к стойке бара, обменялась парой слов на итальянском с владельцем заведения, после чего он забрал у нее аппарат и унес в заднюю комнату. Я слышал, что он обращается к ней по фамилии. Потом она отправилась в туалет. Я придвинулся к Шерше поближе.
Послушай, жопа, сказал я. Почему бы тебе не объяснить мне, что тут, собственно говоря, происходит?
Чтобы ты чего-нибудь не напортачил, скромно ответил он.
ЧТО???
Да что ты дергаешься! Не кипятись из-за пустяков. Все тип-топ, сказал он.
ТИП-ТОП? Да я чуть не помер со страху!
Говори потише, предостерег он. Именно об этом я и толкую. Ты не вписываешься. Ты слишком суетишься.
У меня в кишках снова заворочался нож, я скорчился на стуле, не в силах что-нибудь возразить.
Максик, сказал он, у тебя есть водительские права — и этим список твоих достоинств исчерпывается.
И хамски развалился на стуле.
У тебя каникулы, напомнил он. Чем бы ты ни занимался, у тебя сплошные каникулы. А я забочусь о собственном будущем.
Значит, хочешь в будущем работать на Герберта, преодолевая резь в желудке, спросил я.
Да ведь это лучшая работенка на свете!
Поэтому и с Джесси связался?
Девочка любит меня, ответил он, а любовь слепа. И потом, она не остается внакладе. И я тоже.
Свинья ты паршивая, сказал я.
Он рассмеялся, и Джесси, как раз вышедшая из туалета, обрадовалась, увидев, что он смеется.
Часа в четыре бармен что-то крикнул Джесси, и она, помахав ему ручкой, вытащила нас на улицу. Я спал на ходу, но живот вел себя относительно прилично.
Я хочу в порт, сказала Джесси. Пойдешь со мной?
Обращалась она к Шерше. Он показал ей кукиш.
Подлягу подремать к туристам, сказал он, разбудите меня, когда придет поезд.
С тобой пойду я, сказал я ей.
