Обогнув лесистый мыс, «Манджур» вошел в тихую глубокую бухту, прикрытую со всех сторон сопками, сплошь поросшими дикой, непроходимой тайгой. Бухта напоминала слегка искривленное лезвие казацкой шашки, вонзившееся в берега.
— Вот мы и дома, — согнав с лица выражение озабоченности, сказал прапорщик Комаров. — Приступим к высадке, братцы…
Гремела и лязгала якорная цепь, капитан-лейтенант Шефнер выкрикивал громкие команды, а в сопках долго металось неугомонное эхо, возвращая на корабль обломки слов.
Прохор приладил заплечный ранец, взял в руки ружье, левой рукой поправил бескозырку и приготовился к посадке на шлюпку. Она уже была спущена на воду, и отлогая волна пристукивала ее о крутой борт «Манджура».
Не сразу отыскали на берегу место для высадки. Неподступно стояли на нем высокие деревья, они росли так близко у прибойной полосы, что со шлюпки казалось, будто стволы их поднимаются прямо из воды.
— Лес-то, лес! — восхитился Прохор. — Вот где корабли строить…
— Будто в других местах тебе его не хватало, — проворчал Дерябин. — Обыкновенная тайга.
Но люди обратили внимание именно на непохожесть здешнего леса на тот, что довелось видеть в устье Амура. Хвойные великаны соседствовали с могучими дубами, ясенями, липами и множеством деревьев, каких не встречалось на севере: с лапчатыми резными листьями, похожими на пальмовые. Густой подлесок и высокие травы всплошную заполняли все пространство между стволами.
— Великолепный лес! — не удержался от похвалы и Комаров, ехавший в одной лодке с Прохором.
Лодка, везшая прапорщика, Калитаева и Дерябина, делала свой последний рейс: остальные участники похода уже находились на берегу, на небольшой полянке, свободной от деревьев и, казалось, единственной во всей округе.
Шлюпка уткнулась носом в галечный берег.
Пропустив вперед Комарова, Прохор спрыгнул на обкатанные прибоем камни, похожие на крупные гладкие картофелины. Он постоял немного, поправил ранец, подтянул голенища сапог, одернул гимнастерку и шагнул в сторону прогалины, где топтались солдаты, разминая ноги, затекшие без движения за дни плавания. Следом за Прохором, пошатываясь после непривычных морских передряг, плелся Дерябин. В руке он держал пустой туесок: жимолость была съедена в пути, она очень помогала от тошнотной качки.
Солдаты построились. Комаров распределил между ними обязанности: одним — расчистить поляну для устройства бивака, другим — ставить палатки, третьим — заготовить валежник для костра, четвертым — отправиться рыбалить на солдатскую уху. Прохору досталось соорудить шест для флага: срубить в лесу деревцо, чтобы и высокое было, и стройное, и не гнулось под ветром.
Сделав нужные распоряжения, Комаров подал команду:
— Ранцы долой! Составь ружья!
Перекрестившись, солдаты принялись за устройство лагеря на новом месте, на берегу Великого океана. Немного погодя к ним присоединились и свободные от вахты матросы «Манджура». Комаров и Шефнер, сняв кителя, помогали расчищать поляну от кустарника и трав. Стучали тесаки, топоры, поскрипывала пила.
— Солдату худая стоянка лучше доброго похода, — глубокомысленно произнес Дерябин любимую поговорку и нехотя взялся за топор.
Прохор пошел к лесу заготовить мачту для флага. Само по себе поручение было пустяковое — велика ли работа срубить шест, — но в душе Калитаева теплилась радость: почетное дело доверили ему, непростое.
— Рубаху наизнанку выверни, — с серьезным видом присоветовал Прохору Дерябин. — В этом лесу и с лешаком нехитро повстречаться.
Прохор улыбнулся, услышав эти слова: все-таки понял приятель, что лес здешний посерьезнее «обыкновенной тайги».
Со всех сторон обступил Калитаева лес — душный, пахучий, наполненный восторженным птичьим гомоном. Зеленые вершины образовали шатровую кровлю, и сквозь нее с трудом пробивал себе дорогу на землю солнечный свет. Седые бородастые мхи свисали с ветвей. Трухлявые буреломные колодины, поросшие травами и грибами, лежали в давней нетронутости. Виноградные плети опутывали, как веревками, соседние стволы. Высокие папоротники, словно прихваченные ржавчиной, оставляли на сапогах пыльные рыжие отметины. Чертово дерево топорщилось иглами, колючий шиповник царапал голенища. Ноги вязли в сырой, пропитанной ключевыми водами земле.
