Но - могло ли подобное предложение соблазнить вольную и чистую душу Ханали-кызы? Да пусть не только его превосходительство губернатор, пусть сам царь явится, сияя своей короной червонного золота! И ему гордая Хаджар плюнет в лицо!
"Нет, нет и нет! Я не предам своего мужа, что бы вы мне ни сулили! Даже если верность ему означает неминуемую смерть!"
Пока Хаджар-ханум так готовилась к беседе с генерал-губернатором, которая должна была неминуемо состояться, спина ее распрямилась, плечи подались назад, орлиные очи засверкали.
Вот бы увидал сейчас ее Гачаг Наби! Посмотрел бы, как хороша его львица, даже опутанная цепями, даже под мрачными сводами тюрьмы!
Ни слезинки в ее глазах - только отвращение к коварному врагу и ненависть. Не перепуганную перепелочку увидели бы его глаза, а рассерженную пантеру.
Ах, конечно, доведись Ало-оглы увидать эту картину, он улыбнулся бы с гордостью за свою подругу, похвалил бы ее за бесстрашие и смелость. Он и сказал бы лишь несколько слов:
- Я вижу тебя, Хаджар! Я вижу тебя, сердце мое! Вижу, жизнь моя!
А, может, все же лучше, чтобы Гачаг Наби так и не повидал Хаджар, пока она в тюрьме? Как-никак, она здесь похудела, осунулась, почернела... Хотя нет, пусть все же увидит. Вся жизнь Хаджар прошла на его глазах, пусть же и сейчас он смотрит на любимую. Может, та Хаджар, которая предстанет его взору в этот суровый час, покажется ему прекрасней, чем в день, когда она пела и танцевала у родного очага, когда руки ее обвивали не наручники, а золотые браслеты...
Пока так размышляла Хаджар, ее любимый все ближе и ближе подходил к дверям каземата, замешанный в толпу чиновного и служилого люда, сопровождавшего торжественный губернаторский выезд.
Встреча двух героев была уже не за горами.
Глава семьдесят четвертая
Как это ни странно, но еще один человек не мог сдержать взволнованного биения сердца. Трудно в это поверить, но так волновался человек, которому это менее всего пристало - новый начальник тюрьмы Татарыбек.
Его отбирали среди сотен ему подобных и выбрали именно потому, что он славился хладнокровной жестокостью. Это был безжалостный зверь, и все злодеяния давались ему легко; во всех его темных делах ему неизменно сопутствовала удача.
А тут происходило нечто необъяснимое - внезапно палач почувствовал, что волны разыгравшегося шторма захлестывают его с головой, он потерял узду и уже не управляет событиями; скорее наоборот, он думает теперь прежде всего о том, как бы выплыть и уцелеть во что бы то ни стало.
Кроме того, пугало неожиданное обстоятельство - сидевшие в гёрусском каземате разбойники, обычно очень храбрые лишь темной ночью на дальних тропах и терявшие весь боевой задор в стенах тюрьмы - здесь никак не хотели забыть свои привычки, и их боевой дух был поразительно высок. Если кто-либо вдруг пасовал и начинал лебезить перед Татарыбеком - пристальные взгляды остальных как бы холодной водой отрезвляли слабодушного и тот брал себя в руки.
Каждый в одиночку и все же все вместе сражались узники за свое человеческое достоинство. И побеждали!
Тон всему, конечно, задавала "кавказская орлица" - Гачаг Хаджар. О ее мужественном поведении среди заключенных ходили легенды. Каждая ее успешная стычка с надзирателями в мгновение ока становилась известной всем, словно не толстые каменные стены разделяли здесь людей; а легкие перегородки из тонкой кошмы, за которыми немудрено услышать каждое слово, даже произнесенное шепотом.
Когда Татарыбека призвали к высокому начальству и объявили о возлагающемся на него поручении - навести порядок в гёрусском каземате, он рассыпался в заверениях, что выполнить это
- для него раз плюнуть. Но дни шли, а изменить хоть что-либо жестокий Татарыбек был совершенно не в состоянии. Он стал плохо спать по ночам, его мучали кошмары, и дошло дело до того, что пришлось обратиться за помощью к извечному соучастнику
- фельдшеру.
- Дай-ка мне, братец, какого-нибудь зелья, чтобы спать ночью, не просыпаясь...
Фельдшер развел руками:
- Мне тоже давно уж сон нейдет.
- Да что так?
- Одно и то же нас гложет, господин начальник.
