- Полно винить других,- говорил он себе.- Сам-то хорош. Петербуржцев упустил? Было! Водку с ленивым Карапетом пьешь? Есть такое! За Айкануш нацелился поволочиться? И это есть! Что же винить генерал-губернатора и уездного начальника, ежели ты сам недалеко от них ушел.
Так почему бы тебе не написать в Петербург и в канцелярию наместника донос на себя самого? Виновен дескать в пьянстве, в блуде и в бездеятельности. Ничего у меня не выходит, все из рук валится. Заберите меня отсюда, Христом-богом молю, а то я черт знает чего наделать могу!
Он хлопнул себя по лбу и тоненько, тихонько заскулил. Молча и без сочувствия слушала его темная зангезурская ночь.
Глава пятьдесят пятая
Обитатели "черной пещеры" были взволнованы. Не только Аллахверди и Томас, но и Гогия и Тамара хорошо понимали, что за всем этим может последовать. Недаром они столько прожили в Тифлисе, который был маленьким "кавказским Петербургом". Здесь тоже била ключом светская жизнь, здесь тоже, как и в метрополии, все знали четко, что никуда не укрыться от несметного числа сыщиков и доносчиков всякого рода - и состоящих на службе, и вполне добровольных. И не угадаешь никогда, из-за какого угла, из какой щели вдруг вопьется в твою спину немигающий пристальный взгляд! А затем - неминуемо скорый донос и тогда прощайте, Гачаг Наби и его друзья! Прощай, Ало-оглы! Тебе первому придет смерть от казацкой шашки.
Конечно, в первую очередь, надо было обсудить план действий с Андреем и Людмилой. Люди они опытные. Но результаты этого "военного совета" не оказались утешительными: все пришли к выводу, что Гачага Наби постараются взять в плен живым и передать его в руки генерал-губернатора Гянджи, прибывшему в Гёрус.
Только представить себе!
Кланяясь и улыбаясь, подлецы не откажут себе в удовольствии польстить генерал-губернатору:
- Вот он перед вами, ваше превосходительство! Вот стоит смиренно тот, чье имя у всех на устах; тот, кто дерзнул поднять восстание; тот, о ком привыкли говорить - мол, его и пуля не берет! И теперь этого выскочку и его "кавказскую орлицу" мы доставили пред ваши светлые очи в цепях и кандалах!
Нетрудно представить себе, как развивался бы такой разговор между владетельным властелином душ и судеб народов кавказских и его томной супругой, накинувшей небрежно на плечи шелковый нухинский платок с набивным старинным узором:
- Сударыня! Что вы заговорили о глазах этих дикарей? Удалось вам прочесть в них что-либо такое, что не сказали их дерзкие уста?
- Нет, сударь, и уста их, и глаза говорят одно и то же. В них бунт и непокорность.
- Да, сколько хлопот нам было с ними... Да что - нам! Его Величество император, и тот, говорят, не мог спокойно спать, пока они бродили на свободе!
- Ничего, генерал! Зато как обрадуются теперь в Петербурге, когда, словно диких зверей в клетке, к ним в покои доставят этих одержимых... Может, вспомнят они в этот прекрасный миг о заслугах гянджинского генерал-губернатора, которого вдохновляла на подвиги его нежная супруга!
- Вы правы, дорогая. Все именно так и должно быть.
... Да, примерно такой разговор может состояться в губернаторских апартаментах, если... Но этого "если" допустить ни в коем случае нельзя!
Нужно сказать, что в то время, пока друзья Гачага Наби обсуждали, какая беседа усладит слух генерала в случае удачи,- именно в тот же самый момент! действительно между супругами происходил весьма содержательный разговор. Правда, в куда менее официальной обстановке, чем это предполагали обитатели пещеры.
Огни в генеральской спальне были притушены. Громадная двуспальная кровать под балдахином одиноко высилась в центре комнаты. Маленькая лампадка на стене бросала мерцающий свет на старую икону, и глаза святого были мученически подняты к небу.
С кровати доносился негромкий шёпот. Не стоило бы вслушиваться в него, но сразу скажем - не пылкие речи любви раздавались там. Совсем нет.
- Да, нужно сказать, что поход неудачен. Трудность за трудностью! Никогда со мной такого не было... Не дай бог, если он кончится так, как начался... сокрушенно говорил генерал-губернатор своей жене.
