– Возьми. Это сердце отца. Таков обычай: близкие должны съесть сердце погибшего. Завет гласит, что лучше упокоиться в родных желудках, чем в безразличной земле – тогда частица тебя возродится в следующих поколениях.
Севка не мог есть человечину и не собирался уступать. Давить на себя он позволял только одному человеку – покойной бабушке, да и то, до поры до времени.
– Делаешь большую ошибку, – предупредил Арсен, проглатывая второй кусок и с удовольствием облизывая кровь с пальцев с холеными наманикюренными ногтями. – Надо стать своим, здесь теперь наше будущее. Думаешь, мне тут нравится? Моя мамаша, между прочим, француженкой была. Из Парижа. Я, если хочешь знать, в Сорбонне учился!
– Долго? – не скрывая усмешки, поинтересовался Мясоедов, вспомнив «свои университеты»: похожий на гангстера французский братец не казался отягощенным лишним образованием.
– Три недели, – неожиданно признался парижский полуорк и громко расхохотался. – Думал, сдохну со скуки.
Воспользовавшись благоприятным моментом, Севка решился задать «больной» вопрос:
– Слышь, ты же, получается, старший. А что с твоей матерью случилось? Тоже в родах умерла? Как вообще отца в Москву занесло? Арсен Лу помрачнел.
– Из-за пророчества этого сраного!
– Пророчества? – события усложнялись. – Что ещё за пророчество?
– Да так, ерунда. Семейное предание. Нашему прадеду во сне явился Великий отец – ну, это вроде бог здешний – и сказал, что второй сын его внука спасет народ орков от полного истребления. – Парижанин немного помолчал, подыскивая слова: – Я так понял, орки редко видят сны и часто путают их с явью. А тут – сам Великий отец! Понятно, поверили. Короче, пророчество передавалось от отца к сыну, ну а потом – нам. Племя, вроде, не должно было ничего знать, но слухи просочились… в общем, соплеменники ждут от тебя спасения.
– Понятно. Второй сын – я, значит. Но почему отец решился на новый брак? Тоже из пророчества что-то? – будущий спаситель орочьего племени не пожелал угомониться, и ему пришлось пожалеть о лишнем любопытстве.
– Видишь ли, моя мать, она очень красивая была. Яркая, избалованная – артистка, певица. Зачем такой нужен второй ребенок? А отец настаивал. Из-за пророчества. Вот. Родители поссорились. Ну и…– Лу немного помолчал. – Убил он ее и сбежал. Сам понимаешь, орк. Инст… истинкты. Дядья меня вырастили, французские, воспитали, как умели. Неплохо, как видишь, – он тряхнул золотой цепью. – Да и отец не забывал, показывался, деньжат подбрасывал, золотишка. А перед битвой и сам заявился. Сказал о тебе, велел разыскать, сюда доставить. Он уже не успевал – а, может, чувствовал, что эта битва будет для него последней. Колечко дал. И для тебя тоже.
Он протянул Севке ещё один массивный перстень с черным камнем и добавил:
– Камешек повернул – и мы здесь. Односторонний пропуск в лучший мир.
В лучший ли? Неизвестный, заочно обожаемый отец представлялся теперь жестоким свирепым зверем, сродни тварям, которые у костров раздирали трупы павших. Будущие соплеменники, которых Севке предстояло спасти от гибели – по всей видимости, вполне заслуженной, – особой симпатии не вызывали.
Но больше всего Мясоедова задело то, что отец, нашедший время перед смертью навестить старшего сына, не счел нужным хоть раз в жизни повидать его, младшего.
Севка надел кольцо, и вдруг хриплое рычание взрослых орков и визг игравшей неподалеку малышни сделались понятны, словно он родился и вырос в этом странном мире. Да и Арсен подозрительно хорошо говорил по-русски, даже без акцента…
– Это что, машинка – переводчик?
– И переводчик тоже, – Арсен ухмыльнулся. – Думал, я этот, полиглот? Мне, знаешь ли, французской грамматики хватило за глаза и уши…
– А почему пропуск – односторонний? Старший брат криво ухмыльнулся.
– Ловушка. В обратную сторону не срабатывает. Видать, отец не хотел, чтобы мы домой возвращались… Севка попытался сдвинуть камень в своем кольце – безрезультатно.
– Так ты знал?
– Только сейчас понял. Попробовал повернуть еще раз – и ничего… – хмуро признался Арсен. Младшему брату захотелось кое-что уточнить:
-А как же отец? Тоже только в одну сторону путешествовал?
