— … я мог бы вам поведать анекдот с участием этой птицы, — между тем продолжил Питер, сам, как мы знаем, довольно похожий на цаплю, которую он решил скомпрометировать. — Представьте себе, дорогой Генри (бедняга еще принимал меня за Генри или из вежливости делал вид), что в паб зашли три человека. Вернее, человек, цапля и кот. Да-м… причем, кот весьма крепкий, с развитой, так сказать, мускулатурой, котяра, ну вы понимаете. Входят, усаживаются. Цапля говорит коту: «Джон платил последним, твоя очередь». Кот недоброжелательно возражает: «Думаю, сейчас ты пойдешь, Барни». Человек говорит: «Ничего, я угощаю». Подходит к барной стойке, говорит: «Три эля». Бармен: «С вас 2 шиллинга 5 пенсов». Человек- не глядя, понимаете! — сует руку в карман и вынимает ровно 2 шиллинга 5 пенсов! Потом дожидается заказа и возвращается к приятелям. Через некоторое время напиток кончается, и цапля заводит снова: «Ну что, Огастес, теперь уж точно твоя очередь». Кот агрессивно топорщит усы: «А все же, почему не ты, почему я?». Цапля: «Ну ты же знаешь, проклятый букмекер…» — «Мне плевать на твоего букмекера, Барни!» — кричит кот, вставая во весь богатырский рост и надвигаясь на цаплю. «Не беспокойтесь, я угощаю!» — говорит человек и опять идет к стойке. «Мне, пожалуйста, три ячменных». — «С вас 2 шиллинга 8 пенсов». И опять он лезет в карман и достает оттуда ровно 2 шиллинга 8 пенсов! Так продолжалось до глубокой ночи, и каждый раз кот с цаплей ссорились, а человек доставал из кармана строго нужную сумму. Наконец, бармен не выдержал и спросил: «Извините за любопытство-с, но я очень хотел бы знать, как вам удается этот фокус с деньгами?» — «Видите ли, — отвечает человек, — я сегодня утром нашел на чердаке старую лампу. Потер ее рукавом, и тут появляется джинн. И говорит: «О, спаситель, как я рад снова очутиться на свободе! В благодарность я выполню три твоих желания!» — «И?» — «Первым моим желанием было, чтобы у меня, когда надо, всегда — извините — стояло. Вторым, чтобы в кармане всегда были деньги на выпивку для меня и моих друзей». — «А третьим?» — «Ах, третьим! Третьим было — чтобы меня всюду сопровождала длинноногая пташка с крепкой, прижимистой киской!»
— Ха-ха-ха, ну, право, святой отец! Откуда у вас такие порочные анекдоты?
— А в чем дело?
— Все-таки странно слышать от священнослужителя…
— А что ж мне, про церковь, что ли, анекдоты рассказывать? Извольте. Идет Господь Наш Иисус по воде аки посуху. За ним, на некотором отдалении следует апостол Петр, но у него есть проблема…
— Нет-нет, этого делать не стоит, я не хочу это слышать, но все-таки…
— Какой вы нудный, Генри, ваш дядя не был таким нудным. Это гордыня. Гордыня и пошлость. Вы думаете, пошлость любезна Господу нашему?
— До сих пор думал, что да.
— А известно ли вам, сын мой, что сам Спаситель Наш Иисус проповедовал анекдотами?
— В самом деле? — спросил я.
— Конечно, древнееврейский юмор сейчас не всякому покажется смешным, но уверяю, это были анекдоты. Иисус вовсе не отрицал житейские радости, он пил и веселился, и говорил ученикам: радуйтесь, пока я с вами. Помните, «пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Мф. 11:9).
— Да, помню, было… — промямлил я неохотно, мне представилась все мои тетки в ряд, с молитвенниками в хищных пальцах, как гарпии, ждут, пока им объяснят, в каком месте смеяться. — Зачем обсуждать такие темы, что было, то и ладно, нас, обычных людей, это не касается. В Библии есть много такого, что смущает моралистов… Но что это?
Я кинул взгляд в окно. Уже смеркалось. И на фоне дымчатых холмов, утопающих в мягком мраке, посреди инфернально-зеленой равнины стоял черный, блестящий тритон. У меня есть друг-ученый, посвятивший жизнь этим тварям, так что точно могу сказать — это был тритон гребенчатый, причем в брачный период, когда гребешок их становится вопиющим. Он стоял, весь взъерошенный, сердито изогнувшись и растопырив длинные пальцы, а потом ими оттолкнулся и всплыл в воздух. Поплавав какое-то время, он обернулся и апатично посмотрел на меня. Глаза его блеснули и надвинулись, и вплотную приблизившись к стеклу, они сделались продолговатыми и зелеными, а потом вдруг погасли, и все исчезло.
