— Спрашивайте обо всём у этого болвана! — сердито передёрнула плечами она, кивнув на своего мужа. — Я взяла эту брошь из шкатулки, а что именно он туда положил...
— Ну да, да, — окрысился Семён, — я боялся, что она потеряет настоящую или её могут украсть... — И он столь красноречиво взглянул на Кутайсова, что тот заскрипел зубами.
«Забавно получается, — отметил про себя следователь, — оказывается, великий князь проводил свой медиумический сеанс с фальшивой драгоценностью, которая никогда не принадлежала Казанове!»
— Ну и что вы сделали дальше? — продолжал он допытываться у Николишина.
— А что дальше? Поскольку моя супруга на том балу действительно её потеряла, пришлось на время спектакля воспользоваться настоящей, а этот писака се украл, поскольку хорошо знал, какую ценность она представляет! Недаром он даже статейку об её истории сочинил!
— Заткнись, гад! — в очередной раз рассвирепел Кутайсов и, если бы не вмешательство Дениса Васильевича, снова бросился бы на Семёна. — Да если бы я даже это сделал, то уж, наверное, спрятал бы её в собственный костюм, а не в бутафорский камзол!
— Вот, видите, он действительно об этом думал! — обрадованно вскричал Николишин. — Арестуйте его, господин следователь, что же вы медлите?
— Напрасно ты ко мне ревнуешь, Сенька, — с неожиданно ехидной усмешкой покачал головой журналист, который уже но раз и не два успел заметить, какими глазами молодой князь поглядывает на стоявшую напротив него Ольгу.
После этого в разговоре повисла настолько неприятии пауза, что Макар Александрович поторопился завершить, столь оригинальное дознание.
— В принципе, мне всё ясно, — вставая с места, решительно заявил он.
— Так вы его арестуете? — просиял Семён.
— Нет-с, никого я арестовывать не буду... Считайте, что всем подозреваемым объявлена рождественская амнистия! — С этими словами следователь вручил подлинную брошь Денису Васильевичу, а её точную копию — Николишину. — Вот так-то вот, господа. Надеюсь, что теперь все довольны?
Последние дни уходящего года истекали со стремительностью песочных часов. Но как же удивительно мало было новогодних материалов в газетах того времени! Складывалось такое впечатление, что блестящая, погрязшая в непрерывных празднествах столица Российской империи встречала Новый год достаточно равнодушно. И, обидевшись на подобное невнимание, он вскоре жестоко отомстит за себя, надолго прекратив всякие празднества...
Но вот наконец настал тот момент, когда в разных концах города дружно захлопали пробки шампанского, в небо взлетели ракеты, а над Дворцовой площадью вспыхнул фейерверк в виде четырёх огромных цифр — 1914.
Музыка смолкла, последний водевиль был окончен и наступил роковой для России год, что породит лавину самой кровавой трагедии в мировой истории, которая на восемьдесят лет снесёт нашу злополучную державу с магистрального пути развития мировой цивилизации.
Ольга развелась с мужем и закрутила столь бурный роман с юным представителем императорской династии, что весть об этом дошла до Николая II, изрядно уставшего от морганатических браков своих ближайших родственников. Впрочем, даже он не смог ничего с этим поделать, однако история этой пылкой любви — это сюжет уже отдельного романа.
Что касается её ревнивого, рогатого и в конце концов брошенного мужа, то вскоре после развода Семён Николишин внезапно исчез из России. Говорят, что его, одетого самым франтоватым образом, с тросточкой в руках, видели в Париже на Елисейских полях, причём не одного, а в обществе «профессора чёрной и белой магии» Щеглова.
Сергей Алексеевич Кутайсов влюбился в мадемуазель Васильчикову до такой степени, что просил её руки, однако получил отказ. Тогда он просто похитил фрейлину и увёз её в Финляндию, где они обвенчались в православном храме. Теперь он с молодой женой временно поселился в Гельсингфорсе, откуда регулярно посылает в «Сатирикон» юмористические заметки на тему взаимоотношений русских и чухонцев.
По представлению департамента полиции Зинаида Аристарховна Водопьянова получила огромную пенсию и отошла от дел. Нет, она не изменила своим привычкам и регулярно заводит всё новых и новых любовников, что не мешает ей сохранять самые тёплые и дружеские отношения с Макаром Александровичем Гурским. Что касается Морева, то, получив её прощальное письмо, он пришёл в полное неистовство, бросился на конвойных и едва не был заколот штыками. После выздоровления и суда, его притворили к двадцати годам каторги, однако ввиду известных исторических событий полностью отбыть этот срок ему будет не суждено.
