Я вспоминаю эти слова, когда чувство вины за то, что я оставил деда и друзей в их нынешнем положении, сталкивается с естественным желанием наслаждаться жизнью и молодостью.
За столом в главной зале, куда спустились мы с Матильдой, уже сидели дядя Хосе, двое его сыновей и венецианец Луиджи Грациани со своим сыном Лоренцо. Мои кузены лишь ненамного взрослее меня. Старший, Хуан, пошел в отца — сухощавый, среднего роста, молчаливый и, кажется, весьма вспыльчивый. Энрике — добродушный увалень, не умеющий скрывать своих чувств. Он и Матильда больше похожи на тетку Ортенсию. Такие же жизнерадостные, как и она. Любители вкусно поесть. И все они — дружелюбные, приветливые, понятные и в то же время чужие мне люди. Мы с матерью обязаны их гостеприимству, может быть, даже спасением: кто знает, что будет с Гранадой… Мне надо к ним привыкнуть и научиться видеть в них родных.
— Сеньор Алонсо, — обратился ко мне старший Грациани, стараясь правильно произносить кастильские слова, — я рад, что мы с сыном задержались в Кордове, благодаря чему нам выпала возможность и честь поздравить вас со вступлением в лоно святой церкви!
Присутствующие стали наперебой поздравлять меня. Пожилая служанка Рехия, типичная арабка (буду привыкать к тому, что люди с ее внешностью могут молиться Деве Марии и держать дома иконы), зажгла свечи в красивых серебряных подсвечниках. Моя мать и тетка Ортенсия сначала помогали приносить из кухни блюда с едой, а затем присоединились к нам. Мать была в чепце, под который собраны волосы, и видно было, какая у нее высокая шея. Она впервые предстала передо мной в таком виде, и я с удивлением обнаружил, что она привлекательная женщина.
Ужин, устроенный в честь моего крещения, был обилен. Сначала все принялись за ароматные, только что испеченные домашние лепешки, натертые чесночной мякотью. Глядя на остальных, я подмечал, как и что следует есть. Лепешки макали в оливковое масло и заедали ими прохладное красное вино. Мне было вкусно и без вина.
— Выпей с нами, Алонсо! — воскликнул разрумянившийся Энрике, заметив мое воздержание. — Или тебе не позволяет этого сделать прежняя вера?! — Он расхохотался, нисколько не смущаясь тем, что никто его не поддержал, кроме вежливо улыбнувшегося Лоренцо. Молодого итальянца можно было не принимать в расчет, так как быструю кастильскую речь он почти не понимал.
Я пытался отделаться невразумительными отговорками — дескать, мне просто не хочется вина, — но Энрике не отставал. Его неожиданно поддержала Матильда (не знаю, хорошо ли это, что женщины участвуют здесь в трапезах наравне с мужчинами).
— Дорогой кузен, — произнесла она, делая вид, что не замечает взглядов тетки Ортенсии, — не странно ли, что, будучи причиной нашего праздника, ты единственный, кто не пьет в его честь?
Я покраснел, а потом решил, что искренность — лучший союзник (иногда — сделал я мысленную оговорку):
— Ты права, дорогая кузина. Мне действительно это непривычно. Может быть, наберусь мужества чуть позже.
Такой ответ был встречен дружным одобрением, и меня оставили в покое. Дядя Хосе обсуждал с сеньором Грациани деловые вопросы, связанные с торговлей тканями. Венецианцы торговали по всему миру. Обладая охранными грамотами, их купцы беспрепятственно перемещались между христианскими и мусульманскими странами. Дядя постоянно вел с ними дела. Именно с венецианским караваном (в нем было несколько негоциантов с обозами и охранявшие их вооруженные всадники — все из Италии) мы с мамой и добрались из Гранады в Кордову.
В пути, глядя на поросшие низким перелеском горы, я узнал от словоохотливого Луиджи, что в Гранаде, оказывается, производят лучшие во всей Европе виды шелка и сукна. Особенно славятся гранадские плащи из грубого шелка, а также бархат, парча и расшитые золотом и серебром ковры. Грациани постоянно ездил туда, делая закупки для торгового дома в Венеции, а заодно приобретал ткани по поручению своего кордовского компаньона Хосе Гарделя, моего любезного дядюшки.
Грациани рассказывал мне, что из Гранады во многие страны вывозят сахар. Что в эмирате добываются драгоценные металлы, из которых местные ювелиры производят украшения, высоко ценящиеся не только на Пиренеях, но и далеко за их пределами.
