— То есть я убегу от кастильцев в Кастилию? — Алонсо хотел уточнения, и оно последовало:
— Разве в Кордову не проще добраться, чем в Каир или в Фес? Семья твоей матери исповедует христианство. Кто-то делает это искренне, кто-то — для вида. Ты человек образованный, кастильскую литературу знаешь лучше многих католиков. Ты не смугл, поскольку происходишь не от берберов или арабов. Внешность у тебя вполне кастильская, ведь мы ведем свой род от муваллад. Может быть, для кого-то на севере Европы слово «мавр» означает этакого чернокожего малого с пухлыми губами и курчавыми волосами, но мы-то с тобой вообще ничем не отличаемся от кастильцев. Разве что верой, культурой, привычкой мыть руки перед едой, немного более заунывной музыкой и еще несколькими мелочами. Там ты будешь привлекать куда меньше внимания к себе, чем в только что захваченной столице мавров. Последней столице мавров, — добавил Ибрагим с неожиданной горечью.
Алонсо задумался. Он давно мечтал увидеть католический мир собственными глазами. Читая все, что попадало в поле его зрения в лавке деда, он познакомился со многими рыцарскими романами, поэтическими и философскими произведениями христиан. Только он никогда не думал, что эта мечта сбудется так скоро и при столь неожиданных обстоятельствах.
— Пойми, Али, мы не знаем, что здесь будет происходить, — продолжал увещевать его Ибрагим. — Если католические правители проявят милость к побежденным и резни не будет, ты сможешь вернуться. В противном же случае ты спасешься. И спасешь рукопись.
— Алонсо, дорогой мой, не все христиане инквизиторы, палачи и ненавистники мавров, — мягко сказала Сеферина.
Алонсо невольно вздрогнул. В мусульманской среде не было принято, чтобы женщина наравне с мужчинами участвовала в разговорах, но теперь, похоже, ему придется привыкать ко многому, что не принято в мусульманском обществе.
— Тебе придется жить среди христиан, — поддержал Ибрагим невестку, — поэтому лучше всего, если ты найдешь в них как можно больше достоинств. Не забывая, разумеется, и об опасностях. Отменить инквизицию ты вряд ли сможешь. Но полюбить их музыку, их одежду, их горы и города, которые когда-то были нашими горами и городами, ты вполне способен. Поверь мне, так тебе будет легче там жить.
— Если бы я был орбинавтом, смог бы я изменить мир так, чтобы в нем не было инквизиции? — спросил Алонсо.
Ибрагим на мгновение задумался, затем ответил:
— В зависимости от того, насколько устойчиво ты смог бы удерживать в сознании образ такого мира. Мне кажется, это невозможно. Ведь инквизиция существует уже не одну сотню лет. Представляешь, сколько крупных и мелких событий составят то древо исходов, с которым тебе пришлось бы иметь дело? Одно ясно: если ты станешь орбинавтом, твой мир будет намного приятнее. Но на ближайшее время главная для тебя задача — стать не орбинавтом, а католиком.
— Что?! — Алонсо вскочил на ноги.
— Подай мне посох, чтобы я мог встать с такой же резвостью, — сказал старик с беззлобной насмешкой.
Алонсо снова опустился на пуф.
— Твои шутки иногда просто невозможны, — пробормотал он.
— Но я вовсе не шучу, — возразил Ибрагим. — Тебе надо стать христианином и тебе будет нетрудно это сделать, ибо благодаря своей начитанности, а также хорошему знанию их языка ты очень скоро поймешь те сказки, в которые они верят. И решишь, что они не хуже и не лучше сказок, в которые верим мы.
— «Сказок»? — недоверчиво переспросил Алонсо.
— Сказок в самом лучшем смысле этого слова. Разве ты с самого детства не любишь читать разные истории? Разве каждая такая история — это не отдельный выдуманный мир? То, во что верят люди, исповедующие одно или другое учение, тоже является отдельным выдуманным миром. Если хочешь, коллективным древом исходов, которое легко удерживать в уме, потому что все вокруг напоминает о нем — здания, статуи, тексты, молитвы, колокола, разговоры людей, распорядок дня, обычаи.
Видя, что его слова все же задели внука, Ибрагим добавил:
— Пойми, когда я говорю о чем-то, что оно «выдумано», я вовсе не хочу сказать, что его нет. Ведь если реальность сродни сновидению, то все, что окружает нас, в каком-то смысле выдумано нами. Так же, как содержание сновидения является порождением нашего же рассудка, каким бы странным оно ни показалось нам при пробуждении.
