Алонсо вскочил на ноги. Переполняющие чувства не давали спокойно сидеть на одном месте.
— Я все понял, — коротко произнес он. — Я буду беречь эту рукопись. А сейчас мне надо побыть одному.
Он вышел из дома и торопливо направился к ближайшему холму, испытывая настоятельную потребность взглянуть на весь мир сверху. И открывшийся ему вид был прекрасен! Чудесны были горы и долины, быстрые воды реки Хениль, водоемы и фонтаны во дворце эмира, обиталища нищих и чертоги богатых, прекрасны были деревья, люди, звери, птицы и даже насекомые.
«Это мой мир, — говорил он себе, чувствуя, как расширяется грудь. — Это мой сон. Я, Али ибн Дауд Алькади, семнадцати лет, которого мать любит называть Алонсо, из рода муваллад[5], являюсь носителем и хранителем бесценного древнего знания. И, возможно, я наделен способностью менять мир силою мысли…»
Он еще много часов ходил по улицам и дворам Гранады, не чувствуя под собой земли. Ноги сами несли его, словно ему хотелось обойти пешком весь мир, весь свой мир.
Алонсо остановился, когда заметил, что почти дошел до растянувшегося по холмистому гребню, утопающего в зелени дворцового комплекса Аль-Хамра с его тридцатью башнями и четырьмя дворцами.
Другие части города простирались внизу, лепясь к холмам и прячась в расщелинах между ними. Алонсо находился в парке, террасы которого вели к расположенной выше по склону небольшой молельне. По желобу в перилах, установленных над широкими каменными ступенями, тихо, почти без журчания или плеска, текла прозрачная, с изумрудным блеском вода. Время от времени она проносила мимо Алонсо листок или травинку.
На следующем пролете каменной лестницы, чуть выше того места, где находился Алонсо, несколько мужчин разных возрастов совершали в желобах омовения, готовя себя к молитве. Они мыли уста, из которых исходят неправедные слова; руки, совершающие неправедные поступки; ноги, ведущие неправедными путями.
Алонсо поймал на себе взгляд одного из них и, сбросив оцепенение, отправился в обратный путь.
В этот вечер он так устал от ходьбы и перевозбуждения, что даже не открыл вожделенную рукопись. Однако уже на следующий день, как только ушел со своими людьми Абу-Касим Абдель-Малик, визирь эмира, Алонсо пристал к Ибрагиму, упрашивая немедленно открыть ему ключ к расшифровке текста.
Как следовало из полученных объяснений, ключей было несколько.
— Давай сначала разберем название, — предложил дед. — Произнеси, как оно звучит.
— «Свет в оазисе». Только в конце должна стоять буква «тав», а не «тет», как в тексте. Вероятно, случайная описка.
— Не надо переводить. Просто прочти, как это звучит.
— «Ор ба-наот», — сказал Алонсо. Древнееврейские тексты он понимал не свободно, но и не хуже, чем многие его знакомые иудеи, включая друга его детства Рафаэля Абулафию.
— А теперь прочитай название так, как будто оно написано на латыни, а не на еврейском.
Удивившись столь странной просьбе, Алонсо предпринял попытку:
— «Ор банаут»? Так, что ли? Но на латыни это ничего не означает.
— Почему ты решил, что после слога «ор» надо делать паузу? — спросил дед. — Ведь пробелов в рукописи нет.
— Да, конечно, — согласился Алонсо. — Я сделал здесь паузу, потому что думал, что текст написан по-еврейски.
— Так вот, — дед указал рукой на рукопись, — первый ключ как раз и заключается в том, что текст написан на одном языке буквами другого языка. Это уже своего рода шифр. Кроме того, он составлен без пробелов, и о том, где они стоят, приходится догадываться. Еще одна трудность состоит в том, что еврейские буквы не особенно удобны для записи латинских слов, так как они довольно часто не содержат никаких намеков на звучание гласных. Как ты знаешь, и в еврейском, и в арабском языке это обстоятельство не мешает правильно произносить слова. Но латынь устроена иначе. Поэтому есть немало мест, допускающих разночтения.
Начиная постепенно понимать, что к чему, Алонсо предпринял еще одну попытку расшифровать заголовок рукописи:
— Так, без пауз получается что-то вроде «orbanaut»? Но ведь и это, кажется, лишено смысла?
— Посмотри внимательно на просвет между буквами «бет» и «алеф», — подсказал дед.
