Но Пронин не хотел, да и не умел думать. На это есть вожди! Те, кто разрабатывает тактику борьбы с внутренней контрреволюцией.
Это были, несомненно, великие знатоки психологии людских масс. Знание повадок человеческого стада позволяло им теперь использовать эти повадки в своих целях, чтобы направить значительную часть этого стада в пропасть.
Для этого необходимо лишить обреченных людей сознания своей принадлежности к Обществу и своей ценности для этого Общества. Тогда исчезает надежда на защиту Общества, а лишенный его поддержки, ломается и моральный хребет человека.
Надо также, чтобы обреченный на отлучение от Общества, на гражданскую или физическую смерть, не мог понять, кто и с какой целью обрекает его на это. И сделать это так, чтобы он осознал и почувствовал, что абсолютно безнадежно искать выход, что не существует ни моральных, ни юридических законов для его защиты. Он отрезан от всего, что осталось по ту сторону тюремной стены. И не только потому, что в этих стенах человек физически изолирован от мира, но и прежде всего потому, что он навсегда извергнут из Общества как враг народа, официально им проклят и заклеймен.
И еще надо, чтобы в толпе таких, как и он, выброшенных за борт жизни, человек был духовно одинок. И в своих товарищах по судьбе не нашел бы ни духовной поддержки, ни даже объяснения происходящего.
Тогда в девяноста девяти случаях из ста он останется безоружным и беззащитным не только против чинимого над ним произвола, но и против собственных животных инстинктов, чувства самосохранения и страха. Окажется жалким, забитым полуживотным. Превратится в аморфный, податливый материал, из которого Пронины и им подобные будут лепить жалкие уродливые фигурки политических преступников в меру своей глупости, невежественности и фанатизма.
А тот единственный процент, который может оказаться неподатливым, будет просто сломлен и сброшен со счетов. На конечном результате деятельности грандиозной фабрики злокачественной лжи это почти не отразится.
Уже седьмой месяц сидел Пронин на проклятом ширпотребе. Правда, ширпотреб был неизбежной стадией, которую проходили все начинающие следователи НКВД. Но потом на нем оставались только те, кто не смог доказать своей способности к ведению более важных, а следовательно, и более благодарных дел.
Пронин считал, что доказал эту способность не в меньшей степени, чем те, кто поступил в органы вместе с ним, но давно уже ведут дела об организациях, тогда как он все еще возится с болтунами. Чем лучше его, например, Митрохин, бывший студент-технолог, который из своих директоров и инженеров за три месяца уже две организации угрохал и второй кубик получил. Попробовал бы он заработать этот кубик на всех этих захудалых попах, базарных торговках, кулацких детях и прочей антисоветской мелюзге!
И хотя Пронин оформляет их дела артистически и умеет придавать им такое освещение, что крестники только ахают, подписывая протоколы допросов, всё это начальнику их отделения как будто «до…» и он продолжает подсовывать молодому следователю мелкую антисоветчину, на которой сдохнешь с одним кубиком!
«Кощей» — так прозвали в отделении его начальника, который был одним из немногих работников, сохранившихся в НКВД со времен Менжинского. Кощей служил при Ягоде и при двух уже расстрелянных начальниках этого управления. Не ему бы сдерживать продвижение молодых коммунистов, пришедших в органы по зову Партии и любимого наркома!
Правда, в таких сильных выражениях о начальнике отделения пока можно только думать. Из нового пополнения начальник явно недолюбливает одного только Пронина, хотя и со всеми другими не менее резок и строг. И относится к его усердию с каким-то обидным пренебрежением.
Вот и сейчас Кощей, подчеркивая что-то в показаниях священника Крестовоздвиженского, улыбается по-своему — одними только углами рта. От этого его сухое костистое лицо становится еще угрюмее. Правда, пометку о закруглении дела по 206-й начальник сейчас сделает. Но Пронин знал, что настоящего удовлетворения от этого он не получит, хотя и провел следствие в соответствии со всеми указаниями.
