Сначала я обратила внимание на его руки. Они были намного светлее, чем лицо, потому что желтые рабочие перчатки, которые он все время носил, защищали их от солнца. Я их видела открытыми в первый раз: они были меньше и более ухоженные, чем я представляла себе, словно садовые перчатки делали всю работу сами.
Рукава светло-голубой рубашки были закатаны и открывали загорелую кожу. Голубизна рубашки была под цвет глаз, и мне показалось, что я на улице и смотрю прямо в небо. Интересно, догадывался ли он об этом. Он не производил впечатления человека, которого заботят такие мелочи, как внешность, поэтому вполне возможно, на самом деле они его заботили.
— Ты хотел стать продавцом растений? — спросила я, когда мы устроились за столом.
Он рассмеялся во весь голос и закатал рукава еще выше, словно приступая к чему-то серьезному.
— То есть ты хочешь знать, была ли у меня когда-нибудь настоящая мечта?
— Нет-нет, я совсем не об этом.
— Лично я считаю, что выращивать и продавать тропические растения в городе Нью-Йорке очень престижно.
Я не привыкла к людям вроде Эксли, чьи представления о честолюбии не были связаны с деньгами.
— В этом городе у людей просто неутолимая потребность в живой природе, — произнес он, намазывая маслом булочку. — У них прямо слюна течет при взгляде на что-то живое, как при виде пищи. Продавать растения в таком мегаполисе — хороший бизнес.
— Да уж, этот город не очень богат зеленью.
— Ты когда-нибудь наблюдала, как люди здесь смотрят на любую живность?
— Нет, на самом деле нет.
— А я видел. Я наблюдаю это целыми днями. Они бродят по рынку, восклицая что-то вроде: «Уууу, ты видел эти помидоры?» Или: «Аааа, глянь на эти классные тюльпаны».
— Итак, одобряют?
— Это не совсем точное слово. Скорее, будто это последний цветок или последний овощ, который они видят. Крайняя степень удивления. Вроде потрясения оттого, что в мире осталось еще что-то настоящее. Когда я впервые это услышал, я расстроился. Мне захотелось привезти в город какое-нибудь дикое растение. Так я и начал.
— Я не скучаю по природе.
— Да нет, скучаешь. Поэтому я тебе и понравился. Ты все еще хочешь верить в миф о нормальном мужчине. И ты увидела его во мне. Я видел парней из твоей тусовки, тех, кто приходят за покупками на овощной рынок. И понимаю, чем привлекателен для женщины твоего типа.
Я поняла, что явно недооценила проницательность Эксли.
— Была замужем?
Я кивнула:
— Четыре года.
— А что за человек был твой муж?
Я улыбнулась:
— Алкоголик.
— Хм. А дети?
— Нет. Он хотел, но я боялась, потому что он слишком много пил.
Я немного помолчала, припоминая разговор с моим бывшим мужем:
«Если ты сейчас уйдешь, у меня никогда не будет ребенка».
«Это не моя вина. Я хотел детей. Ты хотела ждать и ждать. Я не знаю, чего ты ждала».
«Если у меня никогда не будет ребенка, то из-за тебя. Хочу, чтобы ты это знал. Хочу, чтобы ты с этим жил».
«Если бы у тебя был ребенок, как у нормальной женщины, я бы не ушел сейчас. У меня была бы причина остаться».
«Если бы ты пил, как нормальный мужчина, я бы родила. Но если бы я родила ребенка от тебя, мне пришлось бы заботиться о двух людях, которые не могут обойтись без бутылки».
«Ты хочешь сказать, что я ребенок?»
«Я хочу сказать, что ты пьяница».
— Поэтому он ушел? Потому что ты не хотела детей?
— Почему ты решил, что это он ушел?
— Ты производишь впечатление довольно застенчивой женщины.
— Он сказал, что уходит, потому что влюблен в другую. А через год и от нее ушел.
— Спорю, ты была счастлива.
Я засмеялась:
— Очень.
Я раньше никому не рассказывала о своем бывшем муже то, что рассказала сейчас Эксли, и мне стало неловко. Не потому, что мне не нравилось с ним разговаривать, но истинной причиной того, что мы сидели рядом в ресторане, были деньги.
— Почему мы здесь? Из-за нас или из-за черенков?
— Ага. Извечный вопрос «кто мы»?
— Нет, не то.
— Ты думаешь о том, есть ли у нас будущее?
— Остановись. Я просто спросила, почему ты сидишь со мной в этом чудесном ресторане.
— Ладно, я здесь из-за тебя. Но и из-за черенков. Может быть, потому, что черенки я получил от тебя.
— Я купила свое первое растение из-за тебя. Ты это знаешь?
