Но тут Беата расплакалась. Наша тихая скромница Беата. Беата, имя которой так ей подходит, — счастливая. Которая так удачно умеет все сочетать: сложную профессию, требовательного мужа, двоих детей и никогда не привлекает внимания к себе. Возможно, она и не подозревала, какие надежды связывала с этим экспериментом. Знаете ли вы, что она на многое была готова? Даже собиралась быть следующей, совершено серьезно. Мой провал вывел ее из себя. Из-за отвратительного высокомерия, негодовала она, я загублю неповторимую возможность, и никто уже не сможет ею воспользоваться; мне она ни к чему, вот я ее и не оценила.
Ирена помогла мне посадить Беату в машину. Я отвез ее домой. Умолчу о том, что она наговорила мне по дороге, да еще в каком тоне, какие употребляла выражения. Но тихих скромниц я с тех пор побаиваюсь. А дома у Беаты красиво. Сад и квартира тщательно ухожены. Ни одной грязной чашки, все постели застланы. Беспорядка она за собой не оставляла, не хотела, чтобы ее хоть в чем-нибудь упрекнули. Я уложил ее на кушетку и дал снотворное. Прежде чем заснуть, Беата спросила:
— Почему ты молчишь?
Видимо, думала, что в моей власти говорить или молчать. Ей не под силу было представить себе всю глубину той тишины, что царила во мне. Никому не под силу представить себе эту тишину.
Знаете ли вы, что значит «личность»? Это маска. Роль. Истинное «я». Язык, сдается мне после всего пережитого, связан по крайней мере с одним из этих трех состояний. Я их всех был лишен, а значит, погрузился в полное молчание. Стал никем, а ни о ком ничего и не напишешь. Этим объясняется трехдневный пробел в моем протоколе.
Когда же по прошествии многих дней я овладел словами «да» и «нет», меня вновь потянуло к людям. Разумеется, я изменился: это все верно заметили. Но вовсе не требовалось непрестанно меня щадить. Вовсе не нужны мне были эти озабоченно-пытливые взгляды, лишь мешавшие мне убедительно показать, что кризис кончился. Нелепо, но именно теперь никто не хотел мне верить: сомнения окружающих всплыли на поверхность, когда мои развеялись. Мое правдиво-стереотипное «спасибо, хорошо» на их стереотипное «как живешь?» действовало им на нервы. Но меня их мнение обо мне теперь не трогало. А это в свою очередь не устраивало их. Что же, собственно говоря, мы все предполагали? А вы? Неужели вы хладнокровно высчитали ту цену, которую мне предстояло заплатить? Я спрашиваю просто, без всяких эмоций, как вы всегда требовали. Без эмоций, свободный от всех старых привязанностей, я наконец-то мог выйти из некой игры, правила которой мы столь долгое время почитали священными. В их защите я более не нуждался. Заподозрив, что вы именно это предвидели и даже этого желали, я лишь пожал плечами. Я открыл тайну неуязвимости — равнодушие. Ничто не жгло меня, когда при мне произносили некое имя, когда я слышал некий голос… Значительное облегчение, профессор, благодаря чему я многое мог позволить себе. Когда я закрывал глаза, мне не было более нужды искать болезненного наслаждения в длинной череде картин, рисующих что уже само по себе постыдно — постоянно одну и ту же пару в одних и тех же ситуациях. Напротив, меня одолевали видения будущего: блестящее окончание эксперимента, мое имя у всех на устах, восторги, награды, неувядаемая слава.
Вы качаете головой, вы порицаете меня. Но что вы хотите, способен ли я был на то, что не удается большинству мужчин, — жить без самообмана, лицом к лицу с действительностью? Вы, возможно, надеялись, что хоть одному человеку это удастся — вашему творению. Что вы сможете наблюдать за ним и отзвук его чувств упадет на вас, чувств, которые вы давным-давно себе запретили, способность к которым постепенно, видимо, утратили (осталось у вас, по всей вероятности, одно — ощущение невосполнимой утраты). Но я разочаровал вас. Сам того не замечая, я теперь тоже предпочитал легкие пути, и успех эксперимента, варварская бессмыслица которого больше уже не была мне столь очевидна, совершенно серьезно сделался средоточием моих устремлений. Мне снова вспоминается история из классической древности, рассказанная доктором Рюдигером. Сам того не зная и не желая, я оказался все-таки шпионом в тылу противника и разведал то, что должно было остаться мужской тайной, дабы никто не посягнул на ваши привилегии, а именно: что начинания, которыми вы увлекаетесь, не могут составить ваше счастье и что мы, женщины, обладаем правом на сопротивление, когда вы пытаетесь вовлечь нас в свои дела.
