Из всего вышеизложенного вытекает неизбежный и неприятный вывод — в этом мире я буду постоянно объектом охоты для кровососов и им подобных. Ибо бесхозная мана, гуляющая сама по себе — есть непорядок и огромное искушение для жаждущих. И никакой крутой крыши, которая прикроет у меня нет. Может в солнцепоклонники податься? Однако, смущает меня такое резкое изменение статуса, мало ли какие здесь язычники — потом грехи не отмолишь.
Между тем, состояние мое заметно ухудшилось, поэтому решили выдвигаться прямо сейчас, чтобы заночевать у себя в усадьбе. Юрай проводит меня, заодно поможет тащить ковры и прочее купленное барахло.
Следующим утром мы распрощались около яблони, обнялись по-братски — как-никак вместе путешествовали, воевали и торговали. Подарил на память серебряный кухонный нож, строго настрого предупредив, что греть и, тем более, плавить его категорически нельзя. Только заточить аккуратно и тогда его можно использовать против нежити.
Вид у моего товарища, словно в последний путь провожает. Пообещал вернуться через неделю:
— Готовь телегу. Будет много кофе и скотча. И поверь, в этот раз задешево мы его не отдадим.
Упоминание о кофе сделало свое дело — впервые за последние сутки Юрай улыбнулся.
Следующие сутки прошли как в кошмарном сне, и если бы попался заяц мутант, то загрыз бы меня одним левым зубом, не напрягаясь.
Не помню, как добрался до портала, как слепил из полиэтилена и баллона с воздухом камеру для дыхания, которая, так и не понадобилась. И, слава богу, что так — позже, проверив её на герметичность и работоспособность, пришел к выводу, что проще было сразу убиться о ближайшую стену, чем выжить в загазованной атмосфере.
К счастью, подвал за это время практически полностью очистился от ядовитых продуктов горения, лишь мерзкая вонь навсегда въелась в стены и в те вещи, что там находились.
Пришлось повозиться, чтобы открыть люк в полу — сверху оказалась целая гора сгоревшего хлама, до сих пор мокрых закопченных досок и даже половина разорванного матраса.
Не помню, как выбрался, но в себя пришел только на следующий день — в городской больнице. С удивлением обнаружил у постели мамочку с красными от слез и недосыпа глазами. Оказалось, ночью прилетела, как только сообщили, что мою тушку обнаружили. Не иначе, бизнес-классом, по астрономической цене — сплошные убытки.
Нашли меня лежащего около калитки на дороге без сознания — неверное, сил поймать такси уже не хватило.
— Аркадий Германович очень помог. Он, оказывается, деда нашего очень хорошо знал и уважал. Спасибо ему, и палату отдельную выделили и лекарства бесплатно — удивительной души, человек.
Смутно знакомое имя — не могу вспомнить, где-то уже слышал его. Но подумать мне не дали, маму попросили из палаты, зато появился странный тип ментовской наружности. С холодными и равнодушными глазами и наглыми манерами карточного шулера.
— Дознаватель Кировского РОВД капитан полиции Семёнычев Павел Викторович.
В общем, гражданин похожий на следователя, как, оказалось, ведет дело о пожаре. И о моем в нем участии. В качестве организатора, жертвы или ещё кого-то.
— Максим Александрович, вы утверждаете, что абсолютно ничего не помните?
— Так и есть. Открыл дверь, мне пшикнули в лицо какой-то дрянью, после чего я потерял сознание.
— И пришли в себя только через полторы недели, прямо на проезжей части около вашего дома, где вас обнаружила гражданка Никифорова Е.М.?
Понятно, что такая версия никуда не годиться, поэтому надо срочно импровизировать, а голова и так плохо соображает.
Мне и так фигово, а тут ещё этот занудный тип мучает вопросами, на которые ответа у меня нет. Неожиданно нахлынула злость — мало мне вампиров в другом мире, так и здесь кровь пьют! Вообще-то я жертва, а не подозреваемый.
— Нет, конечно. Пришел в себя гораздо раньше, приблизительно через сутки, когда меня выбросили из кузова.
От удивления дознаватель замер, перестав писать протокол.
— Где это произошло, кто вас бросал и зачем?
Можно подумать, что я знаю — ляпнул первое, что пришло на ум.
— Автомобиль — грузовой КАМАЗ, тентованный. Кто были эти люди, не знаю, они забыли представиться. Тот, что с длинной бородой — вроде Муса, так его водитель назвал. Потом они уехали, и больше их не видел.
