На первом кадре — так ясно, что его бросило в дрожь, — был Сильвестр Рузиндана; этот снимок Клем сделал с фотографии, найденной им и Сильверменом в доме бургомистра, когда они примчались туда в надежде застать его. Они опоздали и сильно расстроились, хотя не удивились. Двухэтажное бетонное здание на краю поселка, где до этого жило большинство убитых, уже было разорено и разграблено. Фотография лежала на полу офиса под раздавленным стеклом — полуофициальный снимок плотного мужчины лет пятидесяти пяти, с аккуратной бородкой. С портрета сквозь очки в черной оправе непринужденно смотрел уверенный человек, одна рука уперлась в бедро, другая легла на крышу стоящего позади него яркого автомобиля-седан. Человек на взлете. Влиятельный человек со связями, привыкший отдавать приказы и встречать беспрекословное повиновение. Оригинал фотографии забрал Сильвермен с намерением передать ее тем, кто серьезно пожелает выследить убийцу.
На следующей фотографии было школьное помещение, располагавшееся в одном из зданий рядом с церковью. Ножки перевернутых столов. Карта мира. Край испещренной пометками с последнего урока школьной доски. Побеленная дальняя стена класса была в брызгах и густых пятнах крови. Мертвых было не видно, хотя местами они были уложены в три-четыре слоя. Он не мог вспомнить, как сделал этот снимок, тот момент, когда, бросив взгляд на стену, он решил ее снять.
На третьем снимке была Одетта Семугеши. В синем ситцевом сарафане и пластмассовых сандаликах, она стояла у своей кровати в больнице Красного Креста. Десятилетняя обмотанная бинтами девочка, грациозная, как тростинка. Дочка убитых родителей, подружка убитых детей. Она смотрела в нацеленный на нее объектив взглядом, полным тихого, едва уловимого гнева.
Эти три кадра Клем убрал в бумажник, в закрывающееся на стальную кнопку отделение, предназначенное для проездного билета или библиотечного пропуска. Не собираясь больше на них смотреть — чтобы не умалять их разглядыванием, — он будет носить их с собой, как другие носят фотографии жены, дома, любимой собаки. Пусть они говорят ему, кто он (ибо кто же он на деле?) и во что он верит (во что он на самом деле верит?). Возможно, со временем они простят его или, если этого не случится, сами послужат его прощением.
Ему пришлось жать на кнопку звонка несколько минут, прежде чем Тоби Роуз подошел к окну и сбросил вниз ключи. Отперев входную дверь невзрачного экс-муниципального дома, расположенного в двухстах метрах от станции «Уондсворт-Коммон», Клем поднялся по голым ступенькам на второй этаж. Роуз, в семейных трусах, с заплывшим от долгого сна крупным лицом, стоял в узком проходе. Он поднял руки:
— Извини, дружище. Запамятовал я все к чертям.
Опустив чемоданчик на пол, Клем прошел за ним в гостиную. В погруженной в полумрак комнате еще не выветрились ароматы вчерашней вечеринки. Роуз потянул штору. На кофейном столике, на диване, на ковре, на каминной полке, на телевизоре валялись вперемешку стаканы, обложки компакт-дисков, газеты, пачки курительной бумаги, обзорные листы фотографий, пепельницы. На полу, под ногами, Клем заметил почерневшую от пламени ложку и кусок жгута, которым Роуз перетягивал вены на руке, — он изредка употреблял немного героина, что, похоже, не сказывалось на его работе, а, может, даже способствовало ей.
— Давненько не виделись, — сказал Роуз.
— Все, похоже, по-старому, — сказал Клем.
Роуз подобрал пару пустых стаканов из-под вина и пошел на кухню заваривать чай. Последовав за ним, Клем прошел в туалет в конце коридора. На обратном пути в гостиную он прошел мимо спальни. Прежде закрытая дверь в нее была распахнута. В постели, закинув руки за голову, лежала сонная, но уже проснувшаяся, до пояса обнаженная девушка; одеяло волнами вспенилось вокруг ее бедер. Она беззаботно улыбнулась (морская нимфа с острова Лемнос, застигнутая на берегу подглядывающим идиотом-пастухом). Клем улыбнулся в ответ и протопал мимо, онемев на секунду от вторжения красотки, но затем погрустнел, несколько озадаченный тем, что мимолетная картина обнаженной фигуры в залитой солнцем комнате могла превратить все его тяжелые думы в мыльные пузыри. Остаться бы на часок с такой девушкой! Закрыть дверь и провести языком по ее животику до пупка! Вдохнуть ее аромат! Он бы — с радостью; с легким нетерпением он даже чувствовал, что заслужил такое удовольствие. Разве не так?
