– Вовсе нет! – смутилась она. – То есть уже нет.
– Ничего себе, мила! Отослала мне шляпу!
На этот раз он явно поразил ее до глубины души. Лидди поморгала, сдвинула брови, повела плечами.
– Я послала твой стетсон, потому что тебе его недоставало. Не пытайся все свалить с больной головы на здоровую. Ты злишься. Злишься с тех самых пор, как я обставила тебя на состязании!
Сэм наклонился к самому ее уху.
– Слушай и прими к сведению. Я! Обставил! Тебя! Ясно? Не ты меня, а я тебя.
– Как скажешь, – примирительно произнесла Лидди. – Ты обставил меня. Надеюсь, теперь ты счастлив? – Прочтя по его лицу, что об этом не может быть и речи, она заметила: – Счастлив, как же! Ты даже не знаешь, что это такое.
– Ну почему, такое случается и со мной. При чем тут странности моей натуры?
– Еще как при чем! – возразила Лидди, сжимая кулаки. – Тебе легче умереть, чем признаться, что ты не прав!
Черт возьми, о чем речь? Они словно говорили на разных языках.
– Давай считать, что ты обставил меня. Я дала тебе фору, потому что думала – ты не попадешь и в белое! Но ты оказался хорошим стрелком… конечно, не таким хорошим, как я, но все же. Видишь, я это признаю.
– Дело не в этом.
– В чем же?
Лидди утратила всякую видимость самообладания, и надо сказать, Сэму нравилось думать, что это из-за него. Лучше гнев, чем полное равнодушие. Будь они одни, он прямо сказал бы, в чем дело: в ее упорном нежелании признать поражение. Если бы Лидди защищала свой престиж лучника, он бы это понял и принял. Но она была против всякой капитуляции, даже извечной капитуляции человека перед чувствами. Она хотела победить свое тяготение к нему, свою потребность в нем.
Они были не одни. Всякие разговоры вокруг прекратились, люди с интересом прислушивались к перепалке.
– Если считать, что победил я, значит, мне причитается тот выигрыш, который и был обещан.
– У тебя мания.
– А ты просто лгунья.
Лидия насмешливо улыбнулась. Вальс кончился, музыка стихла. В комнате воцарилась тишина.
– Для женщины, которая ненавидит лицемерие, ты слишком часто к нему прибегаешь.
– Как мило с твоей стороны, – внятно произнесла Лидия. – Мистер Коди – сама галантность, всегда говорит только приятные вещи.
– Ничего, кругом полно джентльменов. Я охотно оставлю любезности для них. Я привык говорить людям правду в глаза, и правда такова: ты лицемерная, напыщенная, распутная, сварливая девчонка! Ты не только судишь, но и осуждаешь, и все знаешь заранее: каким должен быть дипломат, а каким ковбой с Дикого Запада. Ты настоящая английская…
Он умолк и огляделся. Кое-кто в толпе выглядел сконфуженным, однако большинство зрителей тянуло шеи, стараясь не упустить ни слова. Уже и речи не шло о том, чтобы подогревать ссору. Так толпа зевак наблюдает за тем, как ревущее пламя поглощает здание, как у самого берега тонет разбившееся о рифы судно.
То, что сказал Сэм, больно ранило Лидию. Лицемерная, напыщенная, распутная, сварливая… Кое-что из этого было правдой, но даже если так, как он мог публично бросить ей все это в лицо? Он задел ее честь, ее достоинство. Если оставить все, как есть, начнутся пересуды. Люди будут гадать, почему он выдвинул против нее такие обвинения.
Лидия засмеялась, пытаясь обратить случившееся в шутку.
– Допустим, так. Но ведь я все равно тебе нравлюсь?
– Нет! – отрезал он.
Сердце ее упало, горло сжалось.
– Ты олицетворяешь все это широким жестом он обвел комнату, собравшихся, дом, Йоркшир и, быть может, целую Англию, как бы заключив Лидию в самый центр круга. Но почему? Что она такого сделала? Вела себя сварливо? Подумаешь! Клив никогда не возражал против ее наскоков, да и Боддингтон относился к ним более чем терпимо. А вот Сэм Коди вздумал обижаться. Осел! «Ну и пусть», – подумала Лидия. Какая разница, что он о ней думает! Какая разница, что говорит!
Но в сердце оставалась мучительная боль. Сэм Коди не походил ни на Боддингтона, ни на ее брата. В ее жизни он занимал особое место и значил неизмеримо больше. Он был единственный мужчина в целом свете, чьи слова могли разбить ей сердце.
Потому что она любила его.
Эта мысль вспышкой озарила сознание и странным образом успокоила Лидию. Ей стало легче. Все сразу стало на своим места. Она любила Сэма Коди – неразделенной любовью. Для него она была средоточием всего ненавистного, фокусом его неприязни. Продолжение разговора не привело бы ни к чему доброму.
