– Пойдем, – сказала она.
– Кто ты? – спросил он, еле двигая губами.
Елань не знала, что ответить. Перед ней вдруг возник образ дороги, которая вела сквозь некий тоннель. Тоннель был длинен и погружен во мрак, но где-то далеко, в его конце, светилась яркая звездочка. Елань уже была здесь. Маленькая девочка, робея, переступала ножками, держась за руку старой няни и изо всех сил борясь с испугом: что-то ожидает ее там, когда дорога закончится? Она спросила нянюшку Владу, что за свет она видит, и та ответила: «Это Звезда Матери Мира, Заступницы всех живущих». – «Не понимаю». – «Ничего, придет время – и вопросы разрешатся сами собой. Потерпи».
Зато теперь она шла легко и свободно, а тот красивый русич, не испугавшийся сабельного удара в лицо (видно, другой страх – страх предательства – был во сто крат сильнее), робел перед неизвестным, что лежало впереди. Он не догадывался, что того, что он видел до этого – штурм города, свист стрел и звон стали, тычки в спину и чужой гортанный крик, вызывающий бешеную ненависть, отчаяние и последняя схватка (он все же достал нукера босой ногой – тот согнулся пополам и взвизгнул, но тут же его сабля вылетела из ножен, точно ядовитая змея…), – еще не было, все это еще должно было произойти… А в его памяти через мгновение сохранится только дорога через темный тоннель, невнятный перезвон невидимых колокольчиков и далекий свет впереди как символ надежды и веры…
Возвращение было нечетким, медленным – она не то просыпалась, не то, наоборот, засыпала, невесомо скользя вдоль границы забытья и яви: растворялся туман, проступали очертания знакомой светелки, но уже без Шара и небесных огней за окошком.
– Не испугалась, дитятко? – заботливо спросила нянюшка, обнимая за плечи.
Княгиня медленно покачала головой.
– Кто он был, тот русич?
– Не знаю. Один из тех, чье имя затеряется в веках, но кого будут помнить и через многие тысячи лет.
– Ты странно говоришь.
– Но так и есть. Еланюшка чуть помедлила.
– Я воскресила его из мертвых. Это было на самом деле или во сне?
– На твой вопрос трудно ответить, – Влада не выдержала и улыбнулась. – Впрочем, ты всегда этим отличалась: стремлением знать все и сразу.
– Я могу возвращать людей к жизни? – настойчиво спросила Елань.
– Это не совсем то, о чем ты думаешь. Возвращать к жизни мертвых – очень сложный обряд. Он требует колоссальной энергии и, что более важно, – душевной чистоты. Такое ни мне, ни тебе не под силу.
– Но разве ты…
– Ты приняла меня за святую? – снова улыбнулась Влада. – Увы, я всего лишь Хранительница Шара, одна из Десяти Посвященных.
– Тогда кто же он все-таки такой, тот воин? Он не умер в битве?
"Свет на выходе тоннеля становился все ярче, и вдруг дорога закончилась: передо мной и моим спутником высился громадный зал с прозрачными стенами. Я входила сюда множество раз, но все равно – в груди гнездилось тревожно-щемящее чувство близости к чему-то… не могу описать словами. Если не к божественному, то уж точно не к человеческому.
Слева от себя я увидела яркую вспышку, похожую на разряд молнии, – зрелище, к которому я тоже так и не смогла привыкнуть. Остальные Служители отнеслись к молнии равнодушно: открывался очередной Переход, явление довольно обыденное. Однако на этот раз что-то было не так. Я повернула голову…
Группа людей в светлых ниспадающих одеждах образовывала кольцо, внутри которого, пошатываясь и держась друг за друга, шли четверо. Кожа на их скулах была опалена, глаза настороженны и колючи. Такие глаза могли принадлежать… кому угодно, только не мальчишкам в девятнадцать лет, когда перед тобой распахивается весь мир, когда время любить и радоваться, смотреть вперед открыто и с надеждой на прекрасное. В их взглядах читалось иное. Одежда на них тоже была странная: мешковатая, без застежек, болотного буро-зеленого цвета, местами порванная, со следами засыхающей крови. Один сжимал в руке короткую черную трубку, по виду – оружие, с которым он не захотел расстаться. Хотя теперь, здесь, ему ничто не будет угрожать.
Некоторые из тех, кто сопровождал четверку, были мне знакомы. Я собралась было приветственно помахать им рукой, как вдруг заметила, что один, последний, будто плыл на руках других. Я всмотрелась. Лицо его по цвету почти не отличалось от одежды – белое, бескровное, пугающе неподвижное. Широко открытые глаза смотрели в одну точку с легким, будто мимолетным удивлением. Красные пятна ровной строчкой проступали на груди наискосок. И мое сердце, стукнув громко, на весь зал, упало куда-то вниз, к ногам.
