– Современными реконструкциями. Мы и пули отлили в мастерской (я вспомнил кое-какие прежние навыки). Четыре из них мы использовали – постреляли в лесу за городом. Остальные я спрятал в сейф.
– Как же мальчишка добрался до них?
– Он не добрался, – тихо ответил Шуйцев. – Он отлил свои. Попозже, тайком, вдвоем с приятелем. Тот, правда, не знал для чего… На дело Стасик ходил в одиночку.
Не знал… Борис хмыкнул про себя: для чего отливают пули? Чтобы пострелять в лесу, ощутить вместе с прикладом у своего плеча атмосферу тех времен (грохот боя, батарея Тушина и другие батареи, выстоявшие в крови и победившие, кивера и разноцветные мундиры в клубах дыма, топот конницы и сверкание сабель, радостная готовность отдать всего себя, до конца – а там будь что будет… За веру, царя и Отечество!). А еще – чтобы попрактиковаться перед тем, как пойти домой к однокласснице, пристрелить ее папочку-бизнесмена, выгрести из ящиков деньги (основной капитал папаша держал в конторе в стальном сейфе – до него добраться не удалось) и спокойно удалиться, оставив труп с кровавым месивом вместо головы…
– Я уверен: Стаса кто-то подговорил. Кто-то взрослый, циничный и безжалостный.
– На следствии эта версия не подтвердилась…
– Значит, плохо искали, – отрезал Владимир. – Свалили на мальчишку…
– Стрелял, бесспорно, он. Отпечатки пальцев на прикладе и на спусковом крючке… Это после того случая ваш клуб закрыли?
Шуйцев несколько потерянно кивнул. Запал, с которым он бросился защищать своего питомца, иссяк, он опустил голову и замолчал.
– Я и сам не смог бы дальше… Все же Стас – мой ученик. Я был за него в ответе. После всего, что случилось, я бы ни за что не посмотрел в глаза остальным.
Он долго вертел в руках наконечник стрелы, который Глеб извлек из сиденья «Жигулей». Покачал головой.
– Изготовлено со знанием дела. Я в этой эпохе не специалист, однако… А вы уверены, что это чистое серебро?
– Так утверждает эксперт.
– Удивительно.
– Подумайте. Может быть, вам приходилось слышать о каком-нибудь клубе или обществе, сходном по направлению с вашим?
Шуйцев думал долго – целую минуту. Потом изрек:
– Вы ошибаетесь. Поймите: серебряное литье – очень дорогая забава, ни одному подростковому клубу не по плечу. Да и зачем? Хочется, чтобы блестело, – ради бога, существуют специальные пасты. – Он еще раз с недоумением посмотрел на Глебов трофей. – Он и не блестит… Нет, я уверен: вы не там ищете.
– А где надо искать?
– Гм… Я бы сказал, среди тех, кто занимается специальными магическими обрядами. Колдовством, если проще.
– А конкретнее?
– Конкретнее – борьбой с дьяволом или с его посланниками. К примеру, волколака или оборотня нельзя убить железным оружием – только если оно сделано из серебра.
– Это мой брат-то оборотень?
– Ваш брат? Не знал, простите, – Владимир развел руками. – Значит, существует некто, кто всерьез в это верит.
– Во что?
Он вздохнул.
– В дьявола. В черную магию. Этот человек – одержимый.
Они спустились вниз по улице, мощенной старым, слегка выпуклым булыжником, который сохранился еще с дореволюционных времен. Улица была тихая и пустынная, обсаженная тополями. Лишь в одном месте ее пересекал шумный крикливый проспект – местный аналог московского Арбата: претенциозно оформленные разноцветные фасады с белыми лепными колоннами, неоновые рекламы, коммерческие кафешки с ценами как в первоклассных европейских ресторанах (Борис с Глебом любили раньше бывать там – не в ресторанах, конечно, – пока разок не отравились пиццей с грибами и дружно не загремели в инфекционное отделение). Как и на Арбате, роскошные фасады скрывали за собой грязные проходные дворы, загаженные кошками и алкашами, битое стекло, кучи мусора у перевернутых баков…
Чуть ниже перекрестка стояло здание краеведческого музея из темно-красного кирпича и оттого вызывающее ассоциацию с мавзолеем. Борис не бывал здесь тысячу лет, хотя, помнится, в детстве бегал сюда едва не через день.
Он приходил смотреть на скелет мамонта.
Остальные шесть залов были посвящены исключительно войне и революционно-освободительному движению (неолит, палеолит, каменный век, а также раннее и позднее Средневековье были безжалостно вычеркнуты из Истории – площади не хватало). Центральное место – в вестибюле, напротив широкой лестницы – всегда занимал громадный портрет знаменитого марксиста Федора Толоконникова, высланного из столицы в эти места в начале века. Как водится среди марксистов, он тут же организовал кружок, собирался было приступить к выпуску газеты, но, будучи на деле не Федором, а Альфредом по фамилии Хольтензеер, мирно скончался в результате погрома. В сорок девятом его именем назвали улицу, примыкающую к кожевенному заводу.
