Он продолжал говорить, говорить без остановки, все тише и бессвязнее, двигаясь вроде бы неуклюже, бесцельно (какая цель может быть у сумасшедшего?), а сам потихоньку, незаметно приближался к Некрасу, нащупывая заткнутые за пояс ножны.
– Теперь мы остались вдвоем, – шептал он, пуская слюни по подбородку. – Ты и я. И все равно здесь нам слишком тесно. Воздуха не хватает… Ты чувствуешь, сын колдуна?
Некрас молчал. С той минуты, как он своими глазами увидел, кто ведет врагов к стенам города, у него было единственное желание: самому покарать предателя. Теперь предатель – уже и не человек вовсе – стоял перед ним, рукой можно было дотянуться… А рука-то как раз и не поднималась, словно заледенела. Смотреть не было сил, и Некрас презрительно отвернулся…
И в этот момент Гриша Соболек прыгнул, взмахнув саблей. Все-таки не зря он был личным телохранителем князя. Его удар, неожиданный (так казалось), многократно усиленный безумной яростью, должен был разрубить противника пополам. Он уже предвкушал это…
( – Если враг вооружен, а ты безоружен, – говорил когда-то Йаланд Вепрь, – это твое преимущество, потому что противник, имея в руках меч, будет слишком полагаться на него, и уже не он будет управлять оружием, а оружие – им. Тебе только нужно стать открытым и свободным, свободнее твоего врага, и ты победишь…)
Некрас, подавив ненависть, шагнул в сторону и, когда сабля просвистела мимо, влепил Грише пощечину – так, что тот отлетел на добрых пять шагов. Клинок, кувыркаясь, отскочил куда-то вбок. Парнишка поднял его и недобро поглядел на предателя. Потом повернулся и пошел прочь. Он точно знал, что в спину его не ударят. А ударят, так промахнутся.
– Этого не может быть, – тихо сказала Альбина. – Гриша Соболек не мог похитить Шар. И Олег, и княгиня Елань. Все они погибли в разоренном городе…
– Да, – подтвердил Борис. – Соболек был лишь орудием в чужих руках – руках настоящего предателя. Уж тому-то сомнения были неведомы. Не зря Малх поставил на него…
– Кто?! – одними губами прошептала женщина.
И Борис ответил:
– Мишенька. Сын княгини Елани.
(Постамент в форме мальтийского креста лежал перед ним в центре подземного грота, вдоль стен которого полукругом высились каменные идолы, возведенные теми, кто жил здесь задолго до ледника и до того, как океан за западе поглотил цветущий континент… Шар висел посередине, между полом и высоким потолком в неровных потеках, волшебным образом лишенный опор, и переливался мелочно-белыми огнями. Он протянул руку и прошептал, глядя во все глаза и не веря им:
– Вот ты какой…
Он знал, что времени у него мало. Собственно, его не было вообще, оно свернулось в причудливое кольцо и замкнулось – темный коридор несся навстречу, а человек, держа Шар перед собой, не чуя ватных ног, слышал только крики за спиной и молил кого-то (не бога, это точно), чтобы впереди не встретился глухой тупик.
Он давно бы упал, если бы не ужас, который гнал его вперед. Кто-то – мужчина и женщина, оба в изорванной одежде – отпрянул к стене, и мужчина инстинктивным движением заслонил собой спутницу, сжав в руке меч. Юный княжич даже не посмотрел в их сторону. Он знал, что преследователи постараются его опередить, – в их распоряжении были Ворота Прямого перехода, а его… Ему было неизвестно, куда, в какое далекое и чужое время его выбросит. Он только надеялся, что коридор вот-вот закончится: там, впереди, уже виднелось незнакомое небо в тусклых звезда и кромка ночного леса по сторонам дороги…)
– Бедная Влада, – проговорила Альбина, не веря себе. – Она ошиблась. Она убила не того человека…
И расплакалась – беззвучно и безутешно, как умеют плакать только дети.
Кузька куда-то запропастился. Я не особенно встревожился: в конце концов, самостоятельный взрослый пес, сам знает, когда прибегать домой.
Все вокруг было так и не так – будто я остался в том же времени и пространстве, но сами они вдруг незаметно сдвинулись, дунул легкий ветерок, и рябь прошла по спокойной воде… Дача была небольшая, всего соток десять. Было еще две, но их оттяпали соседи-куркули, возведя там громадную, с самолетный ангар, полиэтиленовую теплицу. Мы с Глебом ее дружно не любили. Не теплицу, конечно, бог с ней, а нашу фазенду. Как и у большинства россиян, она вызывала тихое унылое бешенство. Работа и работа, нудное торчание попкой кверху посреди огорода, от рассвета (время первых пригородных автобусов – пока не появилась машина) до самого заката. Изменилось время действия (оставаясь как бы прежним – вот парадокс!), изменилось и место: не было прохладного лесного утра в середине мая, когда невысокая трава, серебристая от росы, стелется под ноги и норовит намочить низ брюк. Тропинка, правда, осталась, но она уже не петляла меж березок, а прямо и целеустремленно бежала вперед и вниз, вдоль высоковольтной линии. Возле деревянного забора, вымазанного зеленой краской, я свернул с дорожки и толкнул старенькую скрипучую калитку, которую давно, уже года два как перестал запирать. Не от кого (соседи, которым лень обходить и хочется спрямить путь до своего участка, все равно пролезут, оторвав доску), да и незачем.
