Я докажу вам, – хрипло проговорил князь, тяжело опираясь на меч…
Двери собора внезапно отворились. Воевода Epeмей Глебович уже не мог стоять на ногах от многочисленных ран – его хватило только на то, чтобы дойти сюда и рухнуть на пороге, сказав:
– Татары… скоро будут здесь. Запирайте засов!
– Матушка! – взвизгнул Мишенька.
Воевода улыбнулся сквозь боль.
– Ну, ну. Ты же воин. Воин не должен бояться.
Засов накинуть едва успели. Снаружи кричали на непонятном чужом языке, сквозь высокие стрельчатые окна были видны багровые отсветы и доносился острый запах дыма. Город пожирал огонь.
С пологого холма на берегу замерзшего озера Бату-хан наблюдал за штурмом. Отблески пожара переливались на золотой сбруе его коня. Слева от него неподвижной горой высился темник Бурундай. Внизу, прямо на подтаявшем снегу, сидел пленник, показавший дорогу к Житневу.
– Я теряю людей, – яростно проговорил хан и обратился к русичу: – Ты, собака, уверял меня, что стоит мне подойти к стенам, твой коназ сам вынесет ключи от города!
Лицо предателя перекосилось от страха.
– Я… Я не говорил ничего подобного, светлейший! Плеть тонко свистнула в воздухе. Пленник коротко взвыл и опрокинулся на спину, закрывая руками голову. Вороной жеребец хана нервно перебирал ногами. Он так же, как и его хозяин, не желал ждать.
– Смотри, солнцеподобный, – торжествующе закричал Бурундай. – Мои воины подожгли город с двух сторон!
Батый скривил губы.
– Твои воины, как всегда, опаздывают. Это сами уруссы подожгли свою крепость, чтобы она не досталась мне… Что это за большой дом на холме?
– Этот дом называется «собор», светлейший. Там живут русские шаманы. И его все еще обороняют, – желчно заметил Субудай-багатур.
Хан повернулся к Бурундаю:
– К тому времени, как солнце войдет в зенит, на месте этого собора должно быть ровное место. Иначе ты и все твои люди отправятся под лед. Ты понял?
– Внимание и повиновение, – проговорил темник, низко склоняясь к гриве коня.
Гриша Соболек, бывший личный слуга и телохранитель князя Олега, испуганно отполз подальше, чтобы не попасть под копыта. Конь Бурундая ринулся с места в галоп, туда, где ханские нукеры били тараном в двери храма святых Бориса и Глеба. Бурундай как никто другой знал: светлейший не шутил. И солнце уже стояло почти над самой головой…
А там, на перегороженных баррикадами улицах, еще держались защитники. Татар встречали копья и тяжелые ладожские мечи. Летели в упор последние стрелы. Мостовые загромождались трупами, и разъяренные запахом крови кочевники, спотыкаясь, карабкались на преграды и падали – кто затем, чтобы тут же подняться и продолжать рваться вперед, кто – навсегда, до Страшного суда… Нукеры упорно расчищали путь для следовавшего за ними Бату-хана и его свиты. Они торопились.
Молодой безусый дружинник с перебитой рукой, пробившийся в город вместе с князем Олегом, припал к узкой дверной щели, наблюдая за подступающими татарами. Тех уже ничто не смогло сдержать: пока на одной улице сооружался заслон, они просачивались в десятке других мест и со звериным воем набрасывались на спины русским ратникам. Кое-где возле порогов пылающих домов еще гремела сталь и слышались крики дерущихся.
– Они близко, – сказал дружинник, морщась от боли в раненом плече.
Княгиня Елань отыскала глазами Некраса.
– Подойди, – сказала она. – Слушай меня. Ты должен уйти через задние двери и выбраться из города. Беги в Кидекшский монастырь, к отцу Феодосию. Расскажешь ему все, что видел здесь…
– Нет! – выкрикнул юноша. И с мольбой добавил: – Не бесчести меня, госпожа. Я ведь на огне клялся служить тебе…
– Ты служил хорошо, – тихо ответила она. – Лучше многих. Теперь ты должен выполнить мой последний наказ…
– Молю, госпожа!
– Иди, – непреклонно сказала Елань. – Поторопи Феодосия, пусть соберет монахов, спрячет церковные книги и ценности и уходит в леса.
Ворота трещали.
– Пришло время, – сказала нянюшка Влада. – Ты должна открыть тоннель.
– Да, Хранительница, – одними губами отозвалась княгиня Елань.
Сердце готово было выскочить из груди. Ей понадобилось некоторое время, чтобы утихомирить его: процесс открытия Перехода требовал большого сосредоточения и ясности ума.
