Два часа, прикинул Иван. То есть Токарев приехал, когда Иван общался с психологом. Вполне мог забрать Ивана сразу. Но не забрал, а ворвался только в тот момент, когда возникла совершенно безвыходная для вопрошающего ситуация.
Небось сидел любимый начальник перед экраном монитора и наблюдал, как эта сволочь гоняла любимого подчиненного.
Токарев открыл дверцу, сел на переднее сиденье.
— Вперед, — скомандовал он своим обычным, без форсажа голосом.
— Где изволите ехать? — спросил Анджей.
— Ко мне, — сказал Токарев и покосился на Ивана через плечо. — Ты как?
— Спасибо за вопрос, — буркнул Иван.
Токарев протянул ему патрон.
— Премного благодарны, — сказал Иван, вставил патрон в магазин, а магазин в пистолет. — А можно мне домой?
— Нельзя, — отрезал Токарев.
«Колесница» пробуксовала на выезде со двора, ее чуть повело в сторону, Анджей выругался.
— Когда я вас отучу… — недовольным тоном пробормотал Токарев. — Сквернословие, мать вашу, это грех. Вот ты матюкнулся, а через минуту — помер. И ведь словечки эти гребаные могут и перевесить. И пойдешь ты в пекло, причем без льготы.
— А сами… — сказал Анждей и замолчал испуганно.
— Что сами? Это ты меня спрашиваешь, пшек?
— Я поляк! — Анджей выпрямился и расправил плечи. — Естем полякем! Квятковские в летописях с одиннадцатого века упоминаются!
— Напомнишь, когда буду наряды распределять, пшек.
— Поляк! — упрямо повторил Квятковский.
— Ну если ты поляк, то остановись возле «Трех поросят» и сбегай за выпивкой. Пару бутылок самоделки возьмешь и скажешь, что это для вон его… — Токарев ткнул пальцем через плечо. — У него скидка.
Анджей не ответил. Машин почти не было, но дорога была скользкой, поэтому до бара добирались почти двадцать минут.
«Колесница» остановилась перед баром. Вывеска мигала попеременно то синим, то красным, перегоревшие лампы Джек не менял уже почти год, поэтому поросят ночью мог опознать только знаток.
— Ну, — сказал Токарев, когда машина остановилась.
— Я не пью! — Анджей смотрел прямо перед собой, руки держал на руле, выглядел почти спокойно, только желваки на лице подергивались.
— Это ты с кем так разговариваешь? — ласково поинтересовался Токарев.
— С хамом, — отрезал Анджей. — И если бы не разница в возрасте и звании, то набил бы пану лицо!
Иван хмыкнул. Молодец пан Анджей. Появился в Конюшне всего месяц назад, но уже успел сделать себе имя. Как он врезал тогда Йохансену из патрульной службы. Те, кто видел, рассказывали потом, что три выбитых зуба одновременно щелкнули по оконному стеклу, а Юрасик так вообще божился, что один зуб пробил стекло насквозь. Но кто верит Юрасику?
Вот сейчас Токарев, не вставая с места, порвет поляка на мелкие клочки. На полоски. Двумя пальцами будет держать, а двумя пальцами отрывать полоски от края.
Токарев оглянулся на Ивана, тот демонстративно зажмурился, показывая, что спит беспробудным сном.
— Ладно, — сказал Токарев и вылез из «колесницы».
Хлопнула дверца.
— С головой поссорился? — спросил Иван.
— А чего он? Я неделю терпел этого пшека. Больше не собираюсь.
— Молодец, — кивнул Иван. — Теперь ТэТэ знает предел твоего терпения. И будет это использовать. Он большой затейник!
Квятковский задумался, переваривая новую информацию.
— А что мне нужно было делать? — спросил он наконец. — Сразу отрезать?
— Ага. Голову, — Иван вздохнул. — Причем себе.
— Он тебя тоже так проверял?
— Меня? Проверял.
— И как?
— Ты не хочешь этого знать.
— Хочу.
— Не хочешь.
— Ну хоть как ты сорвался. Ты же сорвался в результате?
— Нет, зачем? Я терпел-терпел, потом, когда мы были наедине, спросил его как бы между делом, не смущает ли его привкус в его кофе. Дермецом не попахивает?
— Он не пьет кофе, — сказал Анджей.
Иван не ответил.
— Он не пьет кофе, только чай, — Анджей повернулся к Ивану. — Он не пьет…
— Вот именно, — кивнул Иван. — Теперь — не пьет.
Анджей недоверчиво улыбнулся. Потом посмотрел в окно на дверь бара. Снова глянул на Ивана.
— Врешь? — спросил он, наконец.
— Вру, — кивнул Иван. — А ты совершил самую большую ошибку в своей жизни. Вернее, вторую по значимости ошибку. Ты оторвался на ТэТэ, причем оторвался при свидетеле… Один на один еще куда ни шло, но если свидетель проболтается?
