Таким образом, данные о количестве уничтоженных мирных жителей в докладе В. Бремера, по всей видимости, несколько занижены, а вот данные об угнанных на принудительные работы▫— точны.
Судьба угнанных заслуживает отдельного рассмотрения хотя бы потому, что далеко не все из них выжили. В уже упоминавшихся показаниях А. Хартманиса мы находим следующую информацию об их судьбе: «Часть оставшихся в живых граждан, впоследствии доставили в Саласпилский лагерь. Мужей отделяли от жен, затем всех направили на принудительный рабский труд в Германию, детей насильно отнимали от родителей и часть из них распределили между населением Латвии, однако большинство детей были в таком истощенном состоянии, что большинство из них умерло от болезней».{39} Точные данные о количестве погибших среди угнанных на принудительные работы установить едва ли удастся, однако, судя по всему, он был велик.
Подведем примерные итоги операции «Зимнее волшебство»: более 200 убитых партизан, от 4 до 5 тысяч уничтоженных мирных граждан, более 7 тысяч угнанных (несколько тысяч из которых впоследствии погибло), 156 сожженных деревень и один райцентр, огромное количество угнанного скота, отравленные колодцы, залитая кровью 15-километровая полоса мертвой земли.
А вот партизанский край так и не был ликвидирован, по-прежнему создавая угрозу для оккупантов.
Операция «Зимнее волшебство» была спланирована и подготовлена немецкими оккупационными властями и должна рассматриваться как один из примеров реализации нацистской истребительной политики на оккупированных советских землях. Вместе с тем, нельзя закрывать глаза на то, что эта операция имела весьма четкую латвийскую специфику.
Операция проводилась на латвийско-белорусской границе с целью обезопасить латвийскую территорию от действий советских партизан, изолировав немногочисленные на тот период отряды и группы латышских, латгальских и местных русских партизан от «подпитки» со стороны более мощных белорусских партизанских подразделений; подавляющее большинство участвовавших в операции карателей были латышами. Как раз во время операции было принято и широко распропагандировано решение о создании Латышского добровольческого легиона СС, в который впоследствии
были включены все латышские полицейские батальоны▫— в том числе участвовавшие в проведении операции «Зимнее волшебство».
Документы советских партизан свидетельствуют, что участвовавшие в операции латышские полицейские батальоны в бою проявляли хорошую устойчивость▫— что было нехарактерно для коллаборационистских формирований и свидетельствовало о наличии серьезной мотивации сражаться. Отличались латвийские коллаборационисты также и исключительной жестокостью по отношению к своим жертвам. По свидетельству генерального комиссара Риги Дрекслера, украинская полицейская рота, принимавшая участие в «Зимнем волшебстве», «с ужасом наблюдала акцию▫— мужчины рыдали как дети», тогда как латвийские полицейские, напротив, похвалялись своими «славными делами».{40}
>Латвийские полицейские во время проведения карательной операции в Белоруссии
Объяснить это можно сложным переплетением мотиваций. С одной стороны, латышские коллаборационисты в своей деятельности руководствовались русофобскими и антисемитскими мотивами;{41} оккупационные власти охотно поддерживали эти воззрения. Объявление о создании Латышского добровольческого легиона СС спекулировало на образе врага: «Немецкие солдаты по приказу Адольфа Гитлера освободили вашу родину от большевизма, спасли ваш народ от уничтожения… Большевизм угрожает уничтожением Европы… Вступайте в легион своей родины, чтобы бороться с оружием против большевизма».{42} Скорее всего, эти призывы способствовали ужесточению действий «боровшихся с большевиками» карателей из латышских полицейских батальонов. Не исключено, что некоторые из них действительно верили, что таким способом защищают Латвию.
>Военнослужащие латышского полицейского батальона на учебных стрельбах
Не менее важна была и материальная мотивация. Латвийские полицейские получали вполне конкретную выгоду от своих действий. Во время карательных операций они имели возможность грабить деревни и сжигать их еще до прихода немецких хозяйственных команд; об этом с возмущением писал Дрекслер.