— Здравствуй, товарищ. Мы не сделаем ни тебе, ни твоему другу ничего плохого, если ты ответишь на все наши вопросы. А точнее, на один из них — где вы должны встретиться со своей группой?
— Кто вы такие? — спросил старлей чуть приглушенным голосом: веревки сильно сдавливали грудь и шею.
— Это вам знать не обязательно. Будьте благоразумны — и останетесь живы.
Как раз в этом-то Фонкин здорово сомневался.
— Я нигде и ни с кем не должен встречаться. Если мой товарищ выживет, то мы должны пробиваться к границе с Замбией своими силами.
Старлей специально назвал совершенно противоположное направление, но допрашивающий его здоровенный детина с арийскими чертами лица был далеко не глуп.
— Вы, русские, очень любите путать направление и страдаете природной, просто патологической, забывчивостью в ответственные периоды своей жизни.
Он махнул рукой одному из своих товарищей. Тот, не развязывая Фонкину ни рук, ни ног, ослабил ремни на его груди и распахнул куртку. Затем вынул аптечку и заправил шприц. После укола Фонкин расслабился, его взгляд стал пустым и безразличным.
— Итак, товарищ, — снова задал вопрос командир группы, — где вы должны встретиться с вашими друзьями?
Выслушав ответ, детина профессиональными движениями перерезал обоим офицерам горла.
Отряд покинул место стоянки, оставив окровавленные трупы Фонтанна и Лилова на съедение гиенам.
Садальский вместе с коллегой вышел из бара и остановил такси.
— Тебе проще, — вздохнул тот, садясь в подъехавшую машину. — Ты для своей — крутой парень с тачкой. А мне все время приходится на перекладных кататься.
Легенда для любовника профессорской жены была более простой, поэтому Теймуразович не счел нужным давать ему машину.
Садальский пожал плечами:
— Если захочешь фраернуть, позвони. Дам порулить.
— Ты настоящий друг, — совсем растрогался его собеседник и неожиданно признался: — А знаешь, мне даже жалко эту профессоршу. Неплохая бабенка оказалась, душевная такая.
— Все они душевные, пока в любовницах ходят. Трогай.
Садальский захлопнул дверцу такси и направился на автостоянку за своей «Волгой». Как-никак, а он все-таки был вторым заместителем министра, и не фиктивным, а вполне настоящим.
Сан Саныч и его новый приятель до встречи на приеме у академика Агапитова не знали о существовании друг друга. Исламбек их не знакомил по вполне понятным причинам и не хотел, чтобы они в конце концов сошлись. Но, видно, недаром мудрость народная гласит, что свой свояка видит издалека: на юбилее академика, куда любовник жены профессора Никифорова рискнул проникнуть (не без помощи любовницы) вопреки инструкциям Исламбека, Садальский и Каркушин не только познакомились, но и почувствовали некоторое родство душ.
Затем, уже действительно случайно (а может быть, и нет, так как у таких людей — определенная среда обитания, в которой рано или поздно пересекаются все дорожки), мужчины встретились в ресторане гостиницы «Пекин». За бокалом хорошего вина и вкусной закуской родство душ стало еще более ощутимым. За столом мужчины, как правило, говорят о политике, работе или женщинах. Политика ни того, ни другого не интересовала, а работа и женщины объединились в одно целое — в профессию.
Естественно, что ни Садальский, ни Каркушин не раскрывали друг другу свои истинные намерения в отношении дам сердца и не подозревали, что работают на одного хозяина. Но это не мешало им слегка посплетничать. Мужчины любят сплетни не меньше женщин, если не больше.
Короче говоря, обед в «Пекине» прошел душевно несмотря на отсутствие слабого пола. Точнее, девочки были и даже слишком настойчиво предлагали свои услуги, но Сан Саныч с приятелем героически отказались. Работа — прежде всего!
Новое задание пришлось Садальскому по душе.
Отъехавшему на такси Каркушину было несколько легче. С замужними, а по сути своей одинокими, женщинами всегда проще.
А в это время хозяин обоих донжуанов предавался размышлениям. Еще в мае, после разговора с агентом ЦРУ, Шах считал, что дальше профессора Никифорова цепочка не потянется. Но теперь, после разговора с полковником Дорожкиным и доклада Садальского о юбилейном вечере Агапитова, след от профессора слишком явно тянулся через академика к другой примечательной фигуре — Федору Кулакову. И вряд ли то была игра одних американцев, ибо все указывало на то, что сие уже являлось вариацией КГБ и ГРУ и стояли за всем этим очень высокие дяди из Политбюро.
