В больнице, как и положено в этот ранний час, все просыпалось, оживало. Знакомые звуки доносились из палат, кабинетов, подсобок. Эмма поджидала его в длинном больничном коридоре. Некоторое время они шли рядом молча, он широким, небрежным шагом, она, уже в белом халате, - постукивая каблуками.
Наконец спросила:
- Сказал?
Баталов кивнул.
- Был скандал?
- Хуже... Не было... ничего.
Она облегченно вздохнула.
- Ну, слава Богу... А то прячемся от всех, как школьники... Главное, что сказал...
Он отпер дверь кабинета, буркнул:
- Как раз не главное. - Снял, швырнул на диван шарф, пальто. "Дипломат" поставил у стола и опустился наконец в свое черное кожаное кресло. Прикрыл глаза, как от боли.
Эмма молча подобрала одежду, аккуратно повесила в шкаф на плечики. Подойдя к двери, повернула ключ. Баталов открыл глаза и стал наблюдать за ней.
Перехватив его взгляд, она ответила ему улыбкой, - преданной, лучезарной, которую он так любил. Молода и хороша - этакая рыжеволосая Кармен. С зелеными изумрудными глазами, с губами, полными зова и нежности. Создал же Бог такое чудо!
Уже третий год, как она появилась в их городе, переехала из Туапсе. Работает врачом-анастезиологом здесь, в больнице, и все обжигает его своим присутствием. Все манит, манит. Наваждение какое-то...
Баталов поначалу сопротивлялся неожиданному чувству. Не был фатом или повесой. Стабильность в доме, в семье всегда была для него главным. Однако же - грянуло. И он однажды "сломался", не выдержал... Тем более к тому времени и взрослые дочери, одна за другой выйдя замуж, покинули дом... Так и пошло, пошло...
Эмма, подойдя сзади, положила ему на плечи руки, склонила голову к его плечу, он почувствовал тонкий аромат ее духов. Услышал шепот:
- Не переживай... Не думай о ней... Все перемелется, вот увидишь. Я же рядом...
Он прижал эти теплые руки, ощутил нежность молодой кожи.
- Я не о ней думаю, - слукавил. - О нас, о дочерях... Узнают - скажут: совсем рехнулся наш старик. Седина в бороду, бес в ребро...
Крутанув его кресло, Эмма возразила:
- Ну что ты? Что ты? Не смей так говорить! Какой ты старик? - теперь они были лицом к лицу.
Притянул ее к себе, посадил на колени.
А она все шептала:
- Ты такой молодой, такой сильный... Мы всегда-всегда будем вместе... вместе...
И Баталов, прижав ее и почти касаясь губами зеленых глаз, легко поднялся и, подхватив, посадил ее на стол. Она подставила ему полуоткрытые губы для поцелуя, и он стал целовать их порывисто, жадно. Эмма не сопротивлялась и, когда он уткнулся носом в ее грудь, сама расстегнула пуговички халатика.
Все исчезло вокруг. Алексей не ощущал уже ничего, кроме этого живого, подвижного тела. И внутри его самого, казалось, кружилась и бушевала вся вселенная...
Когда Эмма спрыгнула со стола, Баталов как зачарованный смотрел на нее. Подумал: почему жены быстро стареют?
Пока Эмма приводила себя в порядок в углу его кабинета, он спросил глуховатым, изменившимся голосом (он всегда подолгу приходил в себя):
- Ты любишь меня?
- Почему ты спрашиваешь?.. Неужели не чувствуешь? - Голос был молодой, звонкий, словно ничего между ними только что не произошло. - Ах, мой милый-милый доктор... - Она вздохнула. - Мой незаменимый, непревзойденный главный хирург... Да я всю жизнь мечтала о таком мужике, как ты...
- Мужике?.. - вспомнив слова жены, переспросил он. - Но не всегда же мне быть мужиком?
- Ну, пусть мужчина... Пожалуйста, не придирайся. Я же люблю тебя.
Он задумчиво попросил:
- Повтори.
Она с легкостью повторила:
- Я о-о-чень те-бя лю-блю-ю... Если хочешь - "Я без тебя, как дым без огня... Я без тебя, как лодка без весел...". Видишь, даже стихами заговорила... И мне все равно куда плыть - к причалу или в открытое море. Лишь бы с тобой.
Он успокоился, пошутил:
- К причалу твоей квартиры? А если в море, то в Коктебель, летом?
- Почти угадал, - ответила Эмма с легким смешком. - Только лучше не в Крым, а на Канары. Крым мне надоел, - и подойдя, слегка, как ребенка, потрепала по волосам. - А знаешь, - почему-то голос понизила,- я вчера... спи-раль вынула.
