— Что за место? — спросил Дукалис.
— Не волнуйся, Толя, там и перекусить можно, и по рюмке дернуть.
— А можно без этого обойтись? — недовольно отреагировал Соловец.
Майор явно был не в духе после неудачного обыска.
— Нет, ну если перекусить...— робко вступился за предложение Ларина Дукалис.
— Витя, поезжай на Каменноостровский,— тоном, не терпящим споров, сказал Ларин.
Коллеги поняли, что у него действительно есть серьезный разговор. Машина тронулась. На Каменноостровском возле Австрийской площади Ларин попросил притормозить.
— Спасибо, Витя,— дальше мы сами,— сказал капитан шоферу.
Соловец, Ларин и Дукалис зашли в кафе. Небольшое уютное заведение с пятью — шестью столиками было безлюдно. Лишь одна пара сидела в углу. Оперативники расположились в углу напротив. Они заказали бутылку водки, три томатных сока и три мясных салата.
— За что будем пить? — спросил у товарищей Соловец.
— Спроси у Андрюхи, он знает,— отреагировал Дукалис.
— За наступающий Старый Новый год! — отшутился Ларин.
Коллеги выпили.
— Хорошее кафе,— одобрительно сказал Соловец,— как ты его нашел?
— Мне здесь Мариванна последний раз свидание назначала.
— Вы что, помирились? — спросил Дукалис.
— Не то, чтобы помирились... Так... Встречаемся иногда.
— Да вы и когда вместе жили, тоже встречались иногда,— заметил Соловец,— ты все время на работе. А женщина требует внимания.
— Спасибо за совет, Георгич,— сказал Ларин,— когда в следующий раз буду жениться, учту.
Соловец разлил водку.
— Наше здоровье,—произнес тост майор.
Вторая рюмка пошла гораздо мягче первой.
— Так что ты хотел сказать по поводу нашего гардеробщика? — вернулся к делу Соловец.
Ларин полез рукой в карман. Он достал и положил на стол перед оперативниками жетон камеры хранения.
— Что это? — спросил Дукалис.
Соловец взял в руку жетон и внимательно его рассмотрел.
— Министерство путей сообщения. Московский вокзал,— прочитал майор надпись на жетоне.
— Это я нашел под диваном в квартире Добычина,— сказал Ларин.
Соловец и Дукалис не сразу поняли ход мысли своего коллеги.
— Ну и что дальше? — спросил Дукалис.
Ларин отхлебнул сок из стакана.
— Ты Ильфа и Петрова в детстве читал?
— В детстве нет. А в юности читал,— ответил Дукалис.
— Что именно?
— «Двенадцать стульев».
— А еще?
— Еще... «Золотой теленок».
Соловец соображал быстрее своего тучного коллеги.
— То есть ты думаешь,— обратился он к Ларину,— что этот Добычин, как Корейко, свое добро на вокзале в камере хранения держит?
— Правильно,— кивнул Ларин.
За столом наступила пауза.
— Какие там условия хранения? — спросил Дукалис.
— Каждые сутки камеру нужно перезаряжать,— ответил Ларин.— Я вот что думаю. Надо установить там наблюдение. Если ценности на вокзале, то в течении суток Добычин появится.
— Этого недостаточно,— добавил, соглашаясь, Соловец.— Надо установить наблюдение и за театром.
— А что скажем Мухомору? — спросил Дукалис.
— Пока ничего,— ответил Соловец.— Если спросит, то скажем, что проводим оперативные мероприятия.
Дукалис разлил остатки водки по рюмкам. Милиционеры молча чокнулись, выпили и доели остатки мясного салата.
На следующий день оперативники приступили к осуществлению задуманной ими операции. Милицейские «Жигули» подъехали к театру «На Неве» и встали недалеко от служебного входа. В машине сидели Соловец и Волков.
На Московском вокзале в зале с автоматическими камерами хранения была установлена видеокамера Ларин и Дукалис находились возле монитора в одном из служебных помещений. По рации оперативники поддерживали связь между собой.
Когда гардеробщик зашел в театр, Соловец включил рацию.
— Андрей, прием,— сказал он.
— Слушаю,— отозвался Ларин.
— Он в театре.
— Понял. Ждем сигнала.
В театре «На Неве» в тот вечер давали пьесу Островского «Волки и овцы». Это был самый посещаемый спектакль сезона в театре. Пьесу поставил Ветрянский, он был отнюдь не юноша, но среди прочих «молодых» режиссеров, чей средний возраст близок к пятидесяти, он казался мальчиком. От других режиссеров его отличала длина волос и длина спектаклей. Ветрянский носил огромную черно-седую шевелюру, а произведения его были такими длинными, что редкий зритель досиживал их до конца. Средний спектакль режиссера длился четыре — четыре с половиной часа. За это время зритель успевал и уснуть, и проснуться, и несколько раз посетить театральный буфет. У Ветрянского были поклонники и ученики, пытавшиеся отращивать волосы на манер учителя. Критики любили режиссера. В его спектаклях, которые никто не видел от начала до конца, можно было отыскать все: и мировую скорбь, и философский взгляд на жизнь. Но особенной любовью Ветрянский пользовался у девушек — журналисток, берущих интервью у театральных деятелей для телевидения или прессы. На экране или на фотографии в газете режиссер выглядел полудемоном и полупророком.
