Большинство обучающихся и кое-кто из преподавательского состава скрывались под вымышленными именами. Эти мужчины и женщины готовились к выполнению конкретного задания. Одним из правил Ранчо было не знакомиться и не заводить друзей. Непроизвольная реакция на знакомого человека вне лагеря могла как минимум раскрыть агента и привести его к провалу. В худшем случае это могло закончиться смертью.
Кроме Лиз, в лагере была еще пара курсантов, которые имели личных сопровождающих, но ни о ком не пеклись так, как Гордон о ней. Он приносил ей газеты и журналы, подкрепляющие коктейли, провожал в библиотеку, ходил с ней на занятия по стрельбе, наружному наблюдению, рукопашному бою, по установке подслушивающих устройств и их обезвреживанию. Даже тогда, когда приходилось заниматься ночами, Гордон терпеливо сидел рядом, делая пометки в блокноте своей любимой серебряной ручкой фирмы «Кросс». Он искренне был заинтересован в успехах своей подопечной. Лиз читала это во внимательном взгляде его карих глаз, в старании угадать ее малейшие желания, в ободряющих словах. Кроме того, никому вокруг не было до нее никакого дела.
Как жаль, что она не могла восстановить в душе те чувства, которые когда-то их связывали!
— Я добился того, что мы понимаем друг друга, — сказал он как-то. — Сначала главное состояло в том, чтобы ты выздоровела. Сейчас, конечно, это операция по поимке Хищника. Я буду ждать, пока ты обо всем не вспомнишь или пока не полюбишь меня снова. Ты того стоишь, дорогая.
Лиз чувствовала себя виноватой и смущенной. Он был для нее отцом, братом, другом, наставником. Ей снились сны, в которых так или иначе присутствовал секс, и она понимала, что секс был частью ее функциональной памяти, которая осталась при ней. Она прекрасно помнила, чем люди занимаются в постели, но не могла припомнить никого из тех, кого любила или с кем была физически близка. И самое главное, она не могла вспомнить Гордона как любовника.
Иногда Лиз украдкой наблюдала за ним, за движениями его мускулистого тела, в которых проскальзывала какая-то львиная грация. Она старалась как можно четче запечатлеть в мозгу звуки его голоса, мягкость жестов. В какой-то момент она даже испугалась, что может его потерять. Ведь он мог уйти и покинуть ее, мог умереть. Было ли это любовью? Этого Лиз не знала.
Как-то она попросила его рассказать о себе.
— Меня завербовали в агентство еще в начале 70-х, когда я был студентом Мичиганского университета, — заговорил он. — Как-то раз преподаватель истории пригласил меня к себе в кабинет, а там уже сидел вербовщик. Его предложение мне понравилось, и я даже не стал заканчивать учебу.
— И ты вот так сразу принял решение?
— Ведь тогда была «холодная война». А я всегда хотел сражаться за свою страну. Так что эта работа по мне.
— И не жалеешь?
— Нет.
Лицо его стало жестким — странный вопрос.
И все же Лиз сомневалась, что Гордон до конца откровенен. Был какой-то едва различимый нюанс в его голосе, что-то похожее на раздражение. Правда, все это было настолько тонко, что она не могла быть уверена в правильности своего наблюдения. Но даже если она и была права, приходилось признать, что подобные трещины в его профессионально бесстрастной маске, обращенной к ней и ко всему окружающему миру, появлялись чрезвычайно редко.
Гордон почувствовал, что в его мысли пытаются проникнуть. Он широко улыбнулся:
— Не пойми меня превратно, Лиз. Бывали дни, когда мне было непросто, но в таких случаях я не сижу сложа руки и не изучаю собственный пупок. А иначе в нашем деле не выжить, запомни это.
В какой бы части Ранчо они ни находились, Лиз внимательно всматривалась в лица. Как выглядит Хищник и где он сейчас находится? Как действовать, чтобы не погибнуть, когда она встретится с ним? Эти вопросы в первое время она задавала себе постоянно.
Потом, чтобы не терять душевного равновесия, она сконцентрировалась только на одном — на подготовке к операции. Судя по всему, так же был настроен и Гордон. Лиз вскоре оказалась среди лучших по всем показателям, и он не скрывал своей гордости по этому поводу. Несмотря на изнурительные занятия, она становилась сильнее, крепло здоровье. Исчезло чувство подавленности, ощущение собственной некомпетентности. По мере того как росла уверенность в себе, ежедневный прием антидепрессанта раздражал ее.
