Операция «Купюра» - страница 38

Но отец оставался самим собой, и потому работал, не обращая внимания на интриги и козни. После Одессы они с Тенгизом собирались летать в Новороссийск, а уже оттуда Михаил Иванович планировал добраться автобусом до Сочи. Он очень хотел увидеть младшего внука, но не успел. Смерть оказалась во сто крат милосердней жизни – увела, спрятала, не дала опозорить светлое имя. И. к своему ужасу, Всеволод понимал, что это бы был лучший на тот момент выход…

К этому времени уже больше года собирались сведения о загулах знаменитого сыскаря, о его пьянках и превышении полномочий. Да, не откажешься, и это в жизни отца было тоже. Но не из сочувствия к Ларисе Мстиславне вытащили эту грязь на свет Божий. И сейчас, спустя три с лишним года после катастрофы, Всеволод был благодарен мачехе за такт и терпение. Лариса не желала разбирательств, всегда отвечала отказом на вкрадчивые намёки и не собиралась вовлекать в их семейные дела посторонних людей.

Тогда всё это только начиналось, а сейчас расцвело пышным цветом. Торжествующая серость душила любого, кто хоть как-то выделялся из общей массы. И чем отчётливее ощущались враги Грачёва своё ничтожество, свою несостоятельность, тем с большим рвением они набрасывались на жертву. Раз всё познаётся в сравнении, значит, нужно убрать этот сияющий эталон! Но убрать не просто так, а ещё и оправдать свои действия – и в собственных глазах, и в чужих, чтобы не сосал потом где-то под сердцем червячок, не мучила по ночам совесть…

Терпимость к злу, попытки выдать справедливый гнев за жестокость, попустительство – за великодушие, предательство – за благоразумие – всё пошло в ход на той необъявленной войне, тихой и коварной, подлой и вероломной. И если в бою Всеволод закрыл бы собой отца от пуль, от осколков, но в той ситуации ничего поделать не мог. Он даже толком не знал, кто руководит травлей, и почему люди, ещё вчера доброжелательно настроенные к отцу, вдруг присоединялись к его врагам.

А тогда, в аэропорту, как вспоминал сын, на отце был тёмно-синий макинтош в мелкую чёрную клетку. Белоснежная сорочка, узкий чёрный галстук, густые тёмные волосы, седые виски – таким впечатался в память Всеволода самый дорогой человек и остался там навсегда. В руке Михаил Иванович держал новенький «дипломат», найденный потом среди сгоревших обломков «АН-24», на который Тенгизу даже через воинскую кассу не удалось достать билет.

Дханинджия пришлось заночевать в Одессе, а утром он с ужасом услышал о катастрофе самолёта рейса «Одесса-Новороссийск». Тенгиз и позвонил на Кировский, к шефу домой, сообщил о случившемся. И долго просил прощения за то, что остался жив, хотя никто его в этом не упрекал…

Мутным утром, три с половиной года назад, Всеволод и Тенгиз встретились в том же аэропорту, где совсем недавно расстались. Горе было огромным, давящим, непобедимым, и оба боялись этой встречи. А когда они взглянули друг на друга, разом вспомнили о чём-то и неожиданно улыбнулись, потому что поняли – судилища не будет. Скорее всего, Михаил Иванович согласился бы с ними. Смерти он не боялся никогда, а вот позор был для него страшен.

Вместо того чтобы клеймить Грачёва на собрании, гонители собрались в траурно убранном зале. Там, на возвышении, стоял красный закрытый гроб, внутри которого был ещё один – цинковый. Провожающие несли и несли цветы, венки; играла скорбная музыка. И те, кто совсем недавно собирался изгнать Грачёва из своих рядов, кто клеймил его садистом и развратником, теперь говорили тёплые, проникновенные речи, и целовали руку Ларисе Мстиславне.

Всеволод стоял рядом с ней, тоже принимал соболезнования, потому что так полагалось по протоколу. Он держался долго, насколько хватило сил, и смотрел на подушечки с отцовскими наградами – в том числе и военными. Поднимал глаза и видел его портрет – в милицейской форме, с чёрно-красной ленточкой в углу. Потом переводил взгляд на фуражку, лежащую на крышке гроба, и чувствовал, как пол качается под ногами. И лишь когда заговорил, глотая слёзы, один из зачинщиков того самого собрания, Всеволод повернулся и вышел из зала, чтобы сгоряча не сломать церемонию. Будь эти «товарищи» сейчас откровенно счастливыми, он ненавидел бы их куда меньше.