— Похоже, кто-то из русских еще остался на территории. Они же фанатики…
Нет, если честно, меня в тот момент разбирало любопытство. Хотелось посмотреть на героя. И было еще какое-то странное ощущение, словно кто-то подталкивал меня.
— Схожу посмотрю, что там…
— Не боитесь?
— Что вы, штурмбанфюрер. Опасность — моя вторая профессия. Да и как мы можем открывать тайны бытия, не рискуя.
— Тогда не стану вас задерживать…
Из-за здания церкви послышались выстрелы.
— Тем не менее, доктор, я хотел бы чуть позже продолжить наш разговор. В частности, я хотел бы обсудить с вами работы Жозефа де Гобино…
Повернувшись, я направился к церкви, и тут неожиданно мне навстречу выскочил человек с маузером. Я узнал его сразу, и сердце мое екнуло. Значит, не зря я оказался в это время в этом месте, не зря Ктулху позволил мне бежать из моей подводной обители. Передо мной был Василий Кузьмин собственной персоной. Ну, скрутить и обезоружить его не составляло труда.
Тут же набежали эсэсовцы, но я отослал их, объявив, что сам разберусь с пленным, а перво-наперво мне нужно его допросить.
Когда Василий перестал сопротивляться, я в первую очередь взял с него слово, что он не станет делать никаких глупостей, потом поинтересовался, что он тут делает.
Василий лишь покачал головой и сплюнул кровавую слюну — видно, я ему слишком сильно врезал.
— А я смотрю, вы, Григорий Арсеньевич, продались. Вам эта форма очень к лицу.
— Ну, а я не стану обсуждать с тобой достоинства и недостатки формы НКВД… Ты, собственно, что здесь делаешь?
— Тот же самый вопрос я готов задать и вам.
— Архив профессора Троицкого?
— Так это были материалы из его лаборатории?
— И где же они?
— Догорают в подвале этой церкви.
— Чудесно… Сам до этого додумался?
— Выполнял приказ…
— Да, Шлиман, похоже, теперь и вовсе спятил.
Пока мы говорили, к нам в сопровождении двух дюжих автоматчиков подошел один из офицеров.
— Герр Фредерикс, разрешите забрать пленного.
Я поднял руку, и следовавшие за ним мордовороты разом замерли, словно натолкнулись на каменную стену.
— Он останется со мной.
— В целях безопасности…
— Если вам неясен вопрос субординации на территории, вверенной заботам штурмбанфюрера Хирта, то обратитесь за разъяснениями к бригаденфюреру СС Вилигуту.
После этого появился и сам Хирт.
— Я смотрю, вы сразу же поспешили отличиться, господин Григорий. Задержали русского разбойника?
— Что вы, Август, это всего лишь мой ученик.
— Ваш ученик служит в НКВД?
— В ГУГБ, если говорить точнее, — поправил я. — А где нужно служить, находясь на территории России, чтобы заниматься исследованиями паронормальных явлений? Или вы считаете, что профессор Троицкий не был членом партии и тайным сотрудником Третьего отдела ГУГБ? Если бы все так и было, то его бы и на пушечный выстрел не подпустили к изучению Древних. Что же касается этого юноши, то я пока подержу его при себе…
— Но как сказал офицер охраны, он стрелял в наших.
— А мы стреляли в него… Кстати, должен заверить вас, Август, это большая удача, что мы встретили здесь Василия. Ведь он единственный выживший после провала той Антарктической экспедиции.
— Да, конечно… Если не считать вас и той девушки… как ее зовут… кажется, Катерина.
— Катерина? — встрепенулся Василий. — Катерина… Значит, это была она? А как она попала в подвал?
Настала моя очередь удивляться.
— Подвал? — мы с Хиртом говорили на немецком, которого Кузьмин не знал, а посему из всего нашего разговора он понял только имя Ганской. — Какой подвал? — я на всякий случай покосился на машину. Нет, она стояла на месте, и я видел сидящий на заднем сиденье силуэт…
— Да, она была там, в подвале и…
— Василий, с тобой все в порядке?
— Примерно час назад я застрелил Катерину Ганскую, после того, как она загрызла или превратила в нечисть… точно сказать не могу, одного из моих людей.
— Так… — протянул я напряженно. — Ты уверен?
— На все сто.
Должен сказать, что Василию я тогда не поверил, даже принюхался, не пьян ли он. Нет, с ним было все в порядке, а розыгрышами он не занимался.
— Это все? Тот человек мертв?
— Нет. Я не стал ловить его, гоняясь за ним по темным подвалам… — тут Василий замялся. Определенно, он хотел еще что-то сказать, но раздумывал, стоит ли.
