В новом сотрудничестве между Италией и союзниками были и немногочисленные светлые пятна. Итальянскому военно-морскому флоту никогда не довелось пережить такое унижение, как муссолиниевской армии и военно-воздушному флоту, а, напротив, удалось одержать своеобразную победу, ускользнув от немцев. Правда, не благодаря ярким ратным подвигам, а, скорее, в результате театрального обмана. 7 сентября, за день до капитуляции, адмирал Рафаэле де Куртен, командующий военно-морским флотом, встретился с Кессельрингом. Он сообщил доверчивому Кессельрингу, что итальянцы готовятся выйти в море в героическом порыве дать бой врагу.
Со слезами на глазах де Куртен заявил немецкому командующему, что флот либо разгромит военно-морские силы англоамериканцев, либо погибнет в бою. «Адмирал де Куртен объяснил, что, по всем данным, приближается высадка противника на континент, — вспоминал начальник штаба Кессельринга генерал Зигфрид Вестфаль, — и что итальянские военно-морские силы не желают оставаться в стороне от этого жизненно важного, происходящего сейчас сражения… Поэтому тяжелые корабли военно-морского флота вскоре намерены неожиданно для противника выйти из Специи и, обогнув западную оконечность Сицилии, искать встречи с британским флотом и либо победить, либо погибнуть на дне морском… Эмоциональность, с которой де Куртен все это произносил, его слезы и апелляции к тому, что по линии матери в его жилах течет немецкая кровь, не могли не произвести глубокого впечатления».
К тому времени, когда немцы поняли, что де Куртен их обманул, большая часть вышедшего в море флота уже достигла безопасной гавани на контролируемой союзниками Мальте. У вышедшего вечером 8 сентября из Генуи и Специи флота не было роскоши авиационного прикрытия. Люфтваффе удалось потопить линкор «Рома» и повредить линкор «Италия», но 11 сентября большинство кораблей прибыли на Мальту в целости и сохранности. «Так нам в руки упала великолепная награда в виде целого флота некогда первоклассной победоносной державы», — хвастал Черчилль.
Обозленные потерей флота, нацисты казнили в Специи нескольких итальянских капитанов, которые, не сумев уйти, предпочли затопить свои корабли, чтобы не отдать их немцам. Это был лишь один из многочисленных примеров зверств немцев по всему полуострову в эти несколько дней после капитуляции Италии.
* * *
Теперь, когда немцы более или менее стабилизировали ситуацию на Апеннинском полуострове, им была необходима фигура для следующего хода: какова должна быть стратегия Гитлера, чтобы защитить Италию после ее перехода в войне на сторону врага? Для Гитлера и Роммеля ответ был совершенно очевиден. Кессельрингу необходимо вывести дивизии из южной Италии и передать их своему сопернику Роммелю, который должен взять на себя командование всеми немецкими войсками в Италии и защищать северный анклав от армий Запада.
Всего через два дня после капитуляции этот рефрен повторил Геббельс. «Естественно, нам не удержать южную Италию, — писал он в дневнике 10 сентября. — Нам следует отступить на север, за Рим. Теперь мы закрепимся на линии обороны, которую всегда предвидел фюрер, а именно на линии [северных] Апеннин. Фюрер надеется, нам удастся отвести войска на нужное расстояние и создать там первый оборонительный рубеж».
Но сам Кессельринг начал сомневаться в мудрости вручения Италии, пусть даже ее южных и центральных регионов, в подарок союзникам. Характерно, что он был склонен рассматривать ситуацию в гораздо более благоприятном свете. Вопреки дезертирству итальянского флота он просто не мог не верить в свою удачу в первые после начала «Лавины» дни. Несмотря на капитуляцию Италии и вторжение союзников, немцы продолжали прочно удерживать в своих руках четыре пятых территории страны.
Разумеется, ему повезло, потому что англоамериканцы не совершили броска ближе к Риму: такой ход заставил бы немцев незамедлительно и стремительно отступить на север Италии, чтобы избежать окружения и не попасть в ловушку. «Выброска воздушного десанта на Рим и высадка морского десанта в его окрестностях, а не под Салерно автоматически заставили бы нас вывести войска из южной части Италии», — признавал позднее Кессельринг.
