Преследователи проломились сквозь кусты, и бросились к битой молнией сосне, около которой я бросил чемодан и сумку, поднимая оружие наизготовку.
А я спокойно всадил укушенному шершнем пулю в башку, а молодому в правое плечо. Нормально так попал, точно плечевой сустав разбил. Вон, лежит и воет от боли. Старший же как бежал, так и свалился без лишних слов и телодвижений.
Выйдя из-за ствола молодой березки, я на подходе законтролил старшего, основательно расколотив его черепушку. Подойдя к ничего не понимающему от болевого шока молодому, я ногой отбросил спортившую мелкашку в сторону, и прострелил ему еще левую руку. После чего поставил свою пушку на предохранитель, взял потерявшего сознание от боли молодого за шиворот, подтащил у сосне, и перерезал ему глотку, обильно оросив дерево человечьей кровью.
— Ай, спасибо, племянничек, порадовал старого. — Сзади насмешливо фыркнули. — И что я с этими тушками делать должен?
— На здоровье, дядюшка. — Обернувшись, я поясно поклонился крепкому пожилому мужику в смешной кепке-восьмиклинке. Штанины не самого дешевого костюма были заправлены в добротные хромовые сапоги. Обликом обычный мужик-колхозник, из верхушки руководства. Механик там, или бухгалтер. Вот только барсук, сидящий на заднице и держащий в руках корзину с кореньями из общекрестьянского вида выбивался. И еще глаза… темно-зеленые, глубокие, одновременно насмешливые и глубоко мудрые, нечеловечьи глаза. — Уж придумаешь что-либо. А коль не охота ничего придумывать, так я просто милицию вызову, она приберется.
— Ладно, запас карман не тянет. — Хозяин лесов Евразии усмехнулся и уселся на выросшее под ним травяное кресло, а к валяющимся телам бандитов потекли были корни и побеги, но я попросил остановить на секундочку. После чего быстро досмотрел тела, вывалив на сумку все что нашел, и сфотографировал на «самсунг» лица. Хоть так мобила пригодилась. Нет, она мне и как «куркулятор», и как плеер, и еще много для чего годна. Единственное — связи пока нет, и еще не скоро будет. Язов приказал разработать и начать установку вышек связи, но когда это еще будет. Закупленную же в мире Путина аппаратуру устанавливать не желает. Мол, свое есть свое, и никаких гвоздей. Может быть, маршал и прав, я в этой политике и экономике смыслю маловато.
— Для чего это тебе? — Полюбопытствовал барсук. Надо же. Тоже говорящий.
— Это душегубы. Отдам барахло и фотки милиции, может, найдут останки жертв. Родне легче вряд ли будет, но хоть похоронят по-людски. — Я убрал мобильник обратно в карман жилетки.
— Хозяин. Я ж тебе говорил, что волки жаловались на захоронения вдоль этой железки? Может быть?.. — Повернувшись, барсук молитвенно сложил лапы на груди. Ну прямо-таки очаровашка, как говорят в путинской России — мимиметр зашкаливает. Ну, если не обращать внимания на немалые размеры самого барсучка и отливающие сталью внушительные когти и весьма зубастую улыбочку зверя-модификанта. Химеры, иначе. Мда… это я мог бы таким стать, коль дедов подарочек нацепил бы? Ну дедуля, ну, жучара.
— Поведай Евгению о них, и пошли. Пора нам, племянничек. Не хворай. — Усмехнувшись, Леший встал, и исчез. Вот просто взял и безо всяких спецэффектов исчез средь бела дня, как его и не бывало. Да уж, класс, я так пока не умею.
— Смотри сюда, неук. — Барсук дернул меня за штанину. И показал на нарисованный на земле план. — Это полотно железной дороги от Москвы. На этой и этой линиях есть захоронения. Названия станций я тебе писать не буду, просто номера по счету от столицы. Перерисуй и отдай полицмейстеру. Ладно, бывай, невежа.
И подхватив корзинку, испарился вслед за хозяином. Мда, вот это щелчок по носу.
Перерисовывать я не стал, а просто сфоткал рисунок на земле. И позвал своих зверюг. Соскучился я по ним, и по Сивке с Буркой, и по собакам.
Тяжелая бычья морда ласково, насколько это возможно, толкнула меня в плечо сзади. Это Сивка пошутить решил, а Бурка неторопливо вышел справа, и от души замычал, как хороший паровоз. Это он меня так приветствует, жвачное. Далеко раздался собачий лай, это моя свора бежит.
