- Самое главное, - и тут я задумался... - Кровообращение, наверное. Деду всегда было почему-то холодно, даже летом, я уже не говорю о зиме зимой он вообще ходил в двух парах нижнего белья, у нас в городе зимы были не подарок, ветер дул как сумасшедший. Дед даже песенку сочинил про наши климатические условия. Что-то вроде: "Из-за влияния муссонов, евреи ходят здесь в кальсонах". Он с юмором у нас был, спросите кого хотите. Из Штатов, - он здесь у сестры гостил, видите ту даму с голубыми волосами? дед привез целый чемодан статуй Свободы и кучу рассказов о самой справедливой в мире стране, где у каждого есть шанс плюнуть в президента и иметь персональный бассейн с подогревом, я этих бассейнов, правда, пока здесь что-то не видел, т.е. бассейны я видел, но чтоб с подогревом - этого я не видел, да и к президенту на расстояние плевка ну кто меня подпустит?... Еще у деда был друг и партнер по преферансу и шахматам, бывший узник царизма, а потом нацизма по фамилии Кондуктор, так вот, этот самый Кондуктор мог чихать 15 раз подряд, представляете? он нам лодочки, кстати, из репродукций делал, мне из Фомы Неверующего как-то сделал, вы помните эту знаменитую историю, все поверили Иисусу, а Фома, по прозвищу Близнец, не поверил, только он хотел перст свой в раны от гвоздей вложить, убедиться было это или не было, а усы у Кондуктора были как у Ницше - огромные, страшные; интересно, он жив еще? вряд ли, он старше деда был, тоже помер, наверное... В преферанс они играли по средам, иногда собирались у нас: дед, Кондуктор и еще двое - одного Ямпольский звали, - у него указательного пальца не было, а другого я уже не помню, как звали; так вот, этот самый Ямпольский быстрее всех тасовал, дед и Кондуктор тоже быстро тасовали, но Ямпольский тасовал просто молниеносно - и это, заметьте, без пальца; они у нас каждую вторую среду собирались, в гостиной, и играли за столом, покрытым по этому случаю специальной скатертью с бахромой, мы эту скатерть называли преферансной, а бабушка угощала их чаем и абрикосовым вареньем. Как того четвертого преферансиста звали - выскочило из головы, хоть убей - не могу вспомнить. И боюсь, что спросить уже не у кого. Я понимаю, что это не важно. Но это вам не важно, а для меня это важно, более того, для меня это имеет первостепенное значение. Потому что тот, четвертый, сидел от деда по правую руку. Кондуктор сидел по левую, а тот, четвертый, по правую. Поэтому это важно. Для меня. Я вообще считаю, что категории важно/неважно, существенно/несущественно вне субъекта не существуют. Кому важно? Для кого несущественно? Мне важно. Для меня существенно. Кондуктор и тот, четвертый, определяли игровое пространство, в котором раз в неделю на протяжении двенадцати лет существовал человек, ближе которого у меня никого не было, и этого человека через десять минут положат в землю, где он пролежит очень длительный срок, так важно или не важно, как звали того, четвертого, как вы полагаете?.. Деда в городе, кстати, уважали: он запоем читал, много знал, был к тому же, совсем неплохим бизнесменом, как он не стал узником развитого социализма - одному Богу известно: вскоре после войны он наладил подпольное производство портретов вождей мирового пролетариата на палочках, и вожди, особенно накануне праздников, были просто нарасхват; но вожди - вождями, а на нашем переезде в Америку, настаивал именно дед, и настоял-таки и все обещал объяснить, для чего это нам, и вот мы все здесь, а он уже непонятно где.
Во время этой моей тирады раввин периодически кивал головой, а когда я закончил, он произнес:
- Дед твой теперь стал частью вечности.
- А при жизни он был частью чего? - спросил я раввина.
- Молодой человек, - ответил раввин. - В Екклезиасте сказано: И возвращается ветер на круги своя...
- Да-да, я помню это место, - перебил я. - Удивительная по своей точности метафора. Впрочем, как и все они.
Раввин сдержанно поблагодарил меня.
На кладбище вышел неприятный инцидент. Когда гроб с телом дедушки стали опускать в могилу, дедушкина сестра Лея нагнулась, чтобы взять с холмика горстку земли и бросить ее на крышку гроба, но в этот момент в ее руку с каким-то птичьим клекотом вцепилась Дора Мироновна. Лея опешила. Дора Мироновна кричала: "Но вэй! Не смей! Не позволю!" и по своему обыкновению трясла подбородком. Лея пыталась объяснить ей, что в Америке так принято, так здесь хоронят евреев, но Дора Мироновна резко стукнула Лею в плечо, потом выбила у нее землю из рук и заявила, что в России так евреев не хоронят. Тогда Лея закричала, что если живем мы здесь и умираем тоже здесь, то и хоронить мы должны, как это делают американские евреи. Тогда Дора Мироновна закричала, что хоть живем мы здесь, но никому ничего не должны, а умираем, как привыкли и хороним, как хотим и вообще, что такое американские евреи, она уже хорошо поняла. Тут уже Леин муж, Джозеф, не вытерпел и спросил у Доры Мироновны, что она этим хочет сказать, в ответ на что Дора Мироновна запальчиво ответила: "Не больше, чем я уже сказала", после чего я и мама, извиняясь, увели расстроенную женщину в сторону.
