Маша побледнела и опустилась в кресло. Все еще изображая монастырскую послушницу, пролепетала:
— Я, товарищ капитан, ни в том храме, ни около него не была.
— В каком храме?
— Да где убили.
— А вы откуда знаете, что около церкви убили, раз там не были? — победоносно усмехнулся опер.
— Феоген потом рассказал, — смятенно бухнула она.
— Это вы, послушница, так высокочтимого архимандрита называете? — насел Кострецов.
Замолчала Мариша, лихорадочно соображая, плыл сумбур в ее голове.
Кострецов этим воспользовался:
— Я на Арбате сейчас одно дело веду и часто вокруг вашего дома кручусь. Вот и несколько дней назад видел, как вы совсем в другом виде, чем сейчас, садились в «Опель» Феогена. Он вас обнял, а вы его крепко поцеловали, — соврал он наугад и сел против нее в другое кресло.
Таких подробностей Маша не могла помнить, ее приперли и с «Фордом» Сверчка, и со лжепослушничеством. Но бывшая наводчица была асом в умении «колоться» полуправдой. Она закинула ногу на ногу, отчего шелковые штаны обтянули ляжки, приспустила «молнию» на куртке, надетой на голое тело, из распаха выехало начало шаров грудей. Взглянула по-деловому.
— Ваша правда, капитан. Я здесь не только убираю. И в монастыре на послушании не состою. А что? Священники — не мужчины? Проводим время, ночуем иногда с Феогеном.
— Да ведь священник священнику рознь. Например, Феоген монашеского чина, спать с женщинами не имеет права.
— Это его проблема, — уже дерзко улыбнулась Мариша.
— Так что насчет «Форда» около Архангельского вчера?
— А-а. Действительно, некрасиво перед Феогеном получилось. Вы ему, пожалуйста, об этом не говорите. Договорились мы с ним помолиться в храме на Архангельском, а я к службе опаздывала. Взяла у одного знакомого этот «Форд», чтобы вовремя успеть. Подлетаю к храму, а там все кричат: убили! человека рядом с батюшкой убили! Гляжу — это дружок Феогенов Ячменев мертвый лежит. Ну и рванула подальше.
— Чего ж испугались? В такой момент Феогена вам бы поддержать.
Мариша лукаво всплеснула ресницами.
— Вы же сами сказали, что он монах. Я на всеобщем обозрении никогда к Феогену не приближаюсь. Сюда приду, уберу квартиру, пересплю да ухожу тайком. Конечно, мы с ним и по городу ездим, в магазинах, на развлечениях вместе бываем, но всегда без посторонних.
— Но в этот раз Феоген на службу, куда и вас пригласил, вместе с Ячменевым пошел.
— Это и меня удивило, — взмахнула руками Мариша. — Какая-то накладка. Но я, если б увидела Феогена с Ячменевым в храме, к ним бы не подошла.
— А Ячменева откуда знаете, раз наедине с Феогеном встречались?
— Да рассказывал о нем Феоген, описывал того. Они вместе что-то делали для патриархии.
Поражался опер Машиному дару перевоплощения, ловкости ответов. Он снова вернулся к главному вопросу:
— А что за знакомый вам «Форд» дал?
Машины глазищи вдруг стали томными и шальными. Она встала с кресла. Вильнув бедрами, подошла к столу и стала медленно стягивать брюки с абажура попы. Трусов на ней не было. Мариша грациозным движением голых ног освободилась от брюк и туфель без задников с пухом на мысах. Нагнулась к столу и оперлась о столешницу ладонями, выгнув атласные ягодицы. Одной рукой расстегнула донизу «молнию» куртки и сняла ее: выплеснулся обнаженный бюст. Мариша опустилась на локти, выгибая к Кострецову ягодицы, откуда звала раздвоенность. Девица нащупала ногами на ковре туфли на высоких каблуках, вдела в них ступни, отчего ноги стали еще стройнее.
— Я тебе так хочу дать, — прошептала Мариша, поводя бедрами.
Кострецов, сглотнув слюну в пересохшем горле, достал пачку сигарет и закурил.
— Девушка, — все же твердым голосом произнес он, — такие фокусы не проходят.
— Да? — улыбнулась Мариша, отпрянула от стола и, покачивая голыми бедрами, удалилась в спальню.
Вскоре вышла оттуда в халате. Снова села в кресло напротив опера, поинтересовалась небрежным тоном:
— А я обязана отвечать вам на вопросы?
— Нет.
— Вот и я слыхала, что должна отвечать, если меня пригласят в милицию по всей форме.
Кострецов хмуро взглянул.
— Надо будет, пригласим.
— Я подожду, — усмехнулась Мариша. Потом сказала серьезно:
