— Иди с Богом.
— С Богом. И скажи ему, чтоб смотрел во все глаза, как их будут убивать. Пусть смотрит и учится. И пусть запомнит на всю жизнь.
Отец вышел, тихонько притворив за собою дверь. Но мальчик спал крепко и не слышал, как уходил отец. Он даже не слышал, как они подъехали к дому в четыре утра; не слышал их голосов, и как они дубасили в дверь, и как лаял пес; крепко спал, не подозревая, что они рядом, знать не зная, какой шум они подняли в четыре часа утра. Проснулся только, когда мать потрясла его за плечо, и сел в постели: отдохнувший, чуткий, как звереныш.
— Одевайся, — сказала мать.
— Сегодня ведь воскресенье, — сказал мальчик.
— Да, — сказала мать. — Потом снова ляжешь, а пока вставай.
Мальчик оделся и вышел во двор. Побежал было к машине, но мать схватила его за руку. Она стояла на крыльце старого деревянного дома и шумно дышала, а мальчик чувствовал тепло ее ладони.
— Что сейчас будет, мама? — спросил он. — Что-нибудь случилось? — Мать не ответила, и тогда он повторил еще раз: — Что-нибудь случилось?
Посмотрел на капот машины, блестящий от росы, на лежавшего с высунутым языком пса и на дула винтовок; потом негромко свистнул, и пес насторожил острые уши. Полицейский, который стоял в стороне, вышел вперед и сказал:
— Идите за нами.
— Куда вы нас ведете? — спросила мать мальчика.
— Да тут рукой подать, — сказал полицейский. — Посмотрите и вернетесь домой.
— Я пойду одна, — сказала мать. — Не нужно ребенку смотреть на такое. Вы должны меня понять.
Полицейский заколебался. Потом нехотя пробурчал:
— Приказ такой. Сказано: всем смотреть. Чтоб неповадно было.
Они пошли за полицейским и немцами. Мать продолжала держать мальчика за руку, и ему было стыдно; раз-другой он попытался высвободиться, но мать держала крепко. Мальчик жалел, что нету отца; отец бы никогда так не поступил. Самое большее, положил бы ему руку на плечо, и выглядели бы они как два приятеля, возвращающиеся с работы домой.
Потом они остановились и смотрели, как Эвин отец и хозяин, у которого он жил, роют яму, работая лопатами быстро и молча. Мальчик увидел Эву, которую ее мать тоже держала за руку, и рванулся к ней; но мать оказалась сильнее. Ну и он стоял и смотрел. Видел, как один из немцев подошел к плачущей Эве и погладил ее по голове.
— Не плачь, малышка, — сказал немец. — Знаешь, кто мы?
— Кто? — спросила Эва.
— Мы искатели звезд, — сказал немец. — Ищем желтые звезды.
Он приказал полицейскому:
— Принесите ей куклу.
— Куклу? — удивился полицейский.
— Да, — сказал немец. — Какую-нибудь игрушку.
Полицейский вошел в дом и через минуту вышел, держа плюшевого медвежонка.
— Сколько ей лет? — спросил немец у Эвиной матери.
— Восемь.
Немец дал Эве игрушку; теперь она стояла с медвежонком в руке.
— Ну, — сказал немец. — Не бойся. Знаешь сказку про волка и семерых козлят? Нет? Однажды мама-Коза сказала своим детям: «Никому не открывайте, пока я не вернусь» — и ушла. Тогда к дому подошел волк и постучал лапой в дверь. «Кто там?» — спросили козлята. А он им: «Это я, ваша бабушка». — «А почему, бабушка, у тебя такой грубый голос?» — спросили козлята…
Полицейский подошел к нему и сказал:
— Готово. Раздеваться им?
— Не надо, — сказал немец.
Полицейский протянул к Эве руку.
— Дай-ка сюда мишку, девочка, — сказал он.
— Почему вы у нее отбираете? — спросил немец.
— Я ребенку хотел, — сказал полицейский.
— А вы не видите, что это тоже ребенок? — сказал немец. — Странный вы человек. Как не стыдно.
Потом они возвращались домой, и мальчик, плача, радовался, что все же с ним мать, а не отец. При отце он бы стеснялся плакать, а не плакать не мог, как ни старался. На следующей неделе партизаны убили Надеру и его старшего сына; какой-то молодой человек среди бела дня на вокзальном перроне застрелил немца, а какая-то еврейская семья покончила с собой — легла ночью на рельсы; мальчик все это знал, обо всем слышал и постепенно забывал. Время от времени он, правда, плакал, особенно когда вспоминал, что теперь у него никогда не будет жены и детей — ведь он уже однажды поклялся в верности; и что любовь — она ведь на всю жизнь.
