– О, я вовсе не хочу ни лишить «Рай» его прибыли, ни эту молодую женщину удовлетворения от того, что ее оценили так высоко. Все это остается в силе, если лорд Деринг примет мое предложение.
Деринг, вращая бокал в руках, посмотрел на него безо всякого интереса.
– Господи, неужели вы хотите теперь выставить на аукцион меня?
– Шесть пенсов! – выкрикнул мужчина, сидевший достаточно близко, чтобы расслышать этот разговор.
Маркиз – его пепельные волосы по старинной моде были зачесаны назад – надменно усмехнулся и повернулся к Дерингу:
– Вы хотите ее, сэр? Или это был лишь жест труса, уверенного, что его предложение не победит?
Деринг, казалось, обдумывал вопрос.
– Порыв, я думаю. Меня подхватило, а потом выбросило на берег, как… как кости ведьм.
– Ага. На вас подействовали местные слухи. Но вы так и не ответили на мой вопрос.
– Какой?.. Ах да. Хочу ли я ее? Ну, я хотел бы переспать с ней, конечно. Но цена высока, а удовольствие мимолетно.
– Поскольку в темноте все женщины похожи?
Засмеявшись, Деринг спустил свои длинные ноги с барьера ложи, встал и потянулся.
– Сейчас я с этим не согласен. Пока нет. Но я не могу представить, чтобы какая-нибудь из них отличалась на три тысячи гиней. Если вы хотите оказать мне любезность, сэр, – благодарю вас. Но пусть ее получит Шеффер. А мою золотую гинею она может оставить себе на память.
«Что он делает? – Кэт стояла, застыв как статуя, едва дыша, в голове у нее стучало от ярости. – Как он может вот так просто уйти, забыв свой долг? Уйти от меня?»
– Разве вы не спортсмен? – промурлыкал оскорбление Каррингтон. – Я вызываю вас на матч. Вам это будет стоить вашей начальной ставки, а моя доля – недостающие две тысячи гиней.
– Едва ли это честно.
Но Деринг, который, как было ясно, уже собрался уходить, задумался, сделал глоток, повернулся и, опершись спиной о стенку ложи, приготовился слушать.
– Вы получите в свое распоряжение женщину на неделю. Это чего-нибудь да стоит.
Деринг пожал плечами:
– А в чем же заключается игра?
– Мне любопытно узнать, зиждется ли ваша впечатляющая репутация на чем-нибудь более весомом, нежели просто слухи и похвальба. И конечно, желание ваших приятелей вообразить, что один из них сможет стать хозяином любой женщины, которую выберет. Это возможно, как вы думаете?
– Конечно, если он будет осторожен и выберет ту женщину, с которой ему по силам справиться. Вы думаете, я не в состоянии справиться с этой?
– Не знаю, и меня это не касается. Мне интересно, будете ли вы платить огромную сумму денег, чтобы доказать, что можете.
– Нет, – презрительно, как бы отмахиваясь от комара, бросил Деринг. – Позвольте повторить ваши слова, Каррингтон. Я не знаю, и меня не касается, что думают обо мне другие. И я не буду платить за хорошее мнение обо мне. Даже ваше…
Кэт увидела, как маркиз удивленно поднял брови.
– Вас интересует мое мнение?
– Это было бы преувеличением. Вы любопытны мне, потому что, кажется, у нас есть что-то общее, по крайней мере одна вещь. Мы поступаем так, как нам нравится, и плюем на остальной мир.
– Именно так. Разве было бы не забавно сыграть в мою маленькую игру? Я вот что предлагаю. На седьмой день я буду судить эту нахальную шлюху. Если она научится страху и послушанию, как пристало ее полу и положению, тогда я признаю ваши способности и верну вам деньги, которые вы истратили на то, чтобы участвовать в соревновании.
– Как единственный судья, которому есть что терять, не предъявите ли вы невыполнимые требования?
– А в чем дело? При других обстоятельствах я не смог бы наслаждаться игрой или ее исходом. Перспектива потерять придает остроту и даже помогает, признаю, выиграть, что делает это незначительное пари не имеющим особого значения.
– Для меня оно очень важно, сэр. Проиграв, я буду должен покрыть эти ваши две тысячи…
– Нет, нет, мой дорогой. Мне не нужны ваши деньги. Вашей расплатой будут насмешки и презрение ваших сверстников. Но поскольку вы уже лет десять живете с этим, то немного больше насмешек не очень тронет вас.
Кэт, внимательно прислушивавшаяся к каждому слову этой торговли, встрепенулась, услышав, что самоуверенный виконт последние десять лет был предметом насмешек. Это невозможно было себе представить. Однако он никак не реагировал на лукавое оскорбление Каррингтона, и это говорило о нем гораздо больше, нежели простое отрицание.
