Он погнался за иностранцем, прыгая на здоровой ноге. Для поддержания равновесия Полсебастьяна размахивал рукой, в которой был зажат нож.
– Дружище, я не знал, что сюда нельзя. Сейчас уйду. Простите, что вторгся в ваше жильё. I'm… I'm sorry to disturb your privacy!
Турист с камерой на лбу лопотал на двух языках, и всё бестолково. Он отступал, выставив руки. Полсебастьяна черкнул клинком, пытаясь дотянуться, но пошатнулся и чуть не упал. Вид напуганного здоровяка окрылял. Калека оттеснил его от входа и теперь старался загнать в угол, чтобы пропороть одежду и несильно порезать на память. Он засмеялся. Словно детская игрушка с пищалкой в боку визгливо затявкала в ангаре.
– Остановитесь! Вы что? – при виде поножовщины ноги Рощиной одеревенели и налились свинцом, она ухватилась за притолоку и жалобно добавила: – Прекратите!
Женский голос заставил кривой рот калеки изогнуться в злорадной ухмылке. Он косо глянул через плечо на беспомощную иностранку и заковылял к туристу с камерой спокойно и расчётливо. Женщина продолжала уговаривать, мешая незнакомые слова с английскими. Полсебастьяна почувствовал превосходство и не торопился. Лавируя между ящиками с добычей, без труда загнал в угол гиганта. Он хоть и не сопротивлялся, но пару отметин на память Полсебастьяна решил ему оставить и даже камеру не отбирать. Пускай у себя дома показывает грозного португальца и слушает собственные мольбы о пощаде. Друзьям понравится.
Красуясь на камеру, Посебастьяна приосанился и нацелился ножом в бок.
– Ат-ставить! Команда была «отставить»! – шибанул по ушам голос человека, привыкшего к простым и радикальным действиям.
Полсебастьяна встал как вкопанный. Обернулся.
На него бежал молодой турист, самый злобный, на ходу крича что-то на своём языке.
– Брось нож! Оружие на землю, бишу до мар!
Это были самые плохие туристы, встреченные на Ослиной Челюсти. Оскорбляли, снимали на камеру, а теперь будут бить. Наученный горьким опытом моряцкой жизни, перемену обстановки Полсебастьяна схватывал на лету. Он был готов отстаивать честь до конца.
– Сам ты педик, – проскрежетал он сквозь зубы и отвёл руку, чтобы со всей силы пырнуть иностранца.
После амфибии калека не казался Денису опасным противником, но и щадить оборванца с ножом Муромцев не собирался. Он притормозил перед взбешённым островитянином, шумно выдохнул и обозначил удар с правой в голову.
У инвалида сдали нервы. Нож клюнул и метнулся назад, словно жало из пасти змеи. Недолёт был велик, и оба это поняли. Лаборант подшагнул, снова махнул кулаком, намереваясь пробить в лоб. Не достал, но мог ушибить, если бы захотел. Островитянин с запозданием уклонился, разозлился, подался навстречу и быстро потянулся остриём к животу Дениса. Колено взлетело к груди. Нога стремительно разогнулась. Удар носком кроссовка в челюсть подбросил оборванца в воздух. Лязгнули зубы. Хрупнуло. Голова дёрнулась назад, а подошвы вылетели вперёд. Полсебастьяна грохнулся на спину. Подпрыгнул мусор на полу ангара.
– Сдохни, обсос, – Муромцев выбил из обмякшей руки нож. – Вы в порядке, Виктор Николаевич?
Старший научный сотрудник перевёл дух.
– Я-то цел, а он как?
Странный оборванец валялся как ватная кукла, на штанах расползалось мокрое пятно.
– Да какая разница, Виктор Николаевич? – раздосадованный Муромцев пнул нож под стол. – Я же говорил, что с этим чёртом толковать бесполезно. Смотрите, у него тут уловом все столы завалены и на верёвках вялится. Сам он добыть столько не мог, еле ходит. Значит, привёз кто-то здоровый, да не один, рыбаки поодиночке в море не ходят. Вот пока эти большие парни не прибыли, давайте уносить отсюда ноги.
Резиновая лодка исчезла. Сколько учёные ни бегали вдоль вывала плавника, тузик не нашли. Причал, старый баркас, приметная коряга, за которую Кака чалил лодку, всё осталось на месте. Мотор, аккумулятор и все лодочные причиндалы, даже бак для воды как корова языком слизнула.
– Ждать на острове нельзя, досидим до беды. Будем добираться до яхты своим ходом, – рассудил Муромцев, посматривая то на море, то на лес, словно оттуда могла выскочить ватага дикарей с мачете и острогами.
